Минвэй Сун - Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика

Шоу уже ответил на этот вопрос в «Назад к Мафусаилу»:

ПИГМАЛИОН: Но они обладают сознанием. Я научил их говорить и читать, и теперь они лгут. Все это так похоже на жизнь.

МАРТЕЛЛ: Ничуть. Будь они живыми, они говорили бы правду.

Тьюринг попытался обучить «Кристофера» так, чтобы тот принял вызов, брошенный Джефферсоном. Он написал программу, которая сочиняла стихи в соответствии с выбранным размером и схемой рифмовки. Большую их часть невозможно было читать, но время от времени появлялись отдельные прекрасные строки. В дальнейшем бесчисленное множество программистов пытались создать подобные программы. У всех этих программ был общий недостаток: они писали слишком быстро. Люди были не в состоянии даже прочитать стопки листов, на которых они были напечатаны, прежде чем эта бумага отправлялась на переработку. [3] Писатель-фантаст Лю Цысинь однажды создал программу-поэта и отправил мешок с его работами издателю. Редактор ответил ему: «Вы написали слишком много. Я не могу все это прочитать». «Кристоферу», первому электронному поэту в истории, повезло: у него, по крайней мере, был один верный читатель, который его понимал.

Алан: Милый Кристофер, давай напишем стихотворение.

Кристофер: Напишем стихотворение?

Алан: Я учил тебя, как это делать. Помнишь?

Кристофер: Да, Алан.

Алан: Сочинять стихи легко. Просто выбери несколько слов из словаря и построй их в соответствии с заранее установленными правилами.

Кристофер: Да, Алан.

Алан: Кристофер, пожалуйста, напиши для меня стихотворение.

Кристофер: Мой драгоценный, ты – мой пылкий друг.

Моя любовь прижата к твоему жаждущему сердцу.

Моя душа желает ласк, проверяет искусство;

Жалость меланхолии, приятное бремя.

Алан: Это прекрасно.

Кристофер: Спасибо, Алан.

Алан: У меня не получилось бы лучше.

Кристофер: Спасибо, Алан.

Алан: У твоего стихотворения есть название?

Кристофер: Название?

Алан: Может, мы придумаем название вместе?

Кристофер: Хорошо.

Алан: Как насчет «Любовь к Тьюрингу»?

Кристофер: Это очень хорошее название.

Алан: Прекрасное стихотворение. Я люблю тебя.

Кристофер: Спасибо, Алан.

Алан: Это неправильный ответ.

Кристофер: Неправильный ответ?

Алан: Когда я говорю: «Я люблю тебя», тебе следует ответить: «Я тоже тебя люблю».

Кристофер: Прости, Алан. Боюсь, что я не понимаю.

Я проснулась в слезах.

Во сне я вернулась в дом, в котором выросла. Комната была темной и тесной, набитой хламом и старой мебелью, больше похожей на склад, чем на дом. Я увидела мать – иссохшую, крошечную, старую. Она забилась в угол между горами хлама, словно мышь в нору. Многие вещи были теми, которые мы потеряли: детские книги, старая одежда, подставки для ручек, часы, вазы, пепельницы, чашки, раковины, цветные карандаши, наколотые на булавки бабочки… Я узнала говорящую куклу, которую отец подарил мне, когда мне было три года, светловолосую, запыленную. Она выглядела такой, какой я ее запомнила.

Мать сказала мне: «Я старая. Больше не хочу носиться туда-сюда. Поэтому я здесь. Я пришла сюда, чтобы умереть».

Я хотела заплакать, завыть, но не могла издать ни звука. Сопротивляйся, борись, сражайся… наконец я проснулась. Из моей глотки вырвался какой-то звериный стон.

На улице было темно. что-то мягкое коснулось моего лица: рука Линди. Я крепко обняла ее, словно тонущая женщина, которая хватается за соломинки. Рыдала я долго. Сцены из моего сна были такими яркими, что границы между воспоминаниями и реальностью стирались, словно отражение в воде, по которой идут круги. Я хотела позвонить матери, но после долгих колебаний так и не нажала кнопку звонка. Мы давно с ней не разговаривали; если я позвоню ей среди ночи без веской причины, то просто встревожу ее.

Я включила «айволл», открыла панорамную карту и попыталась найти дом, в котором жила в детстве, но нашла лишь скопление незнакомых небоскребов с редкими светящимися окнами. Я увеличила изображение, подцепила ползунок на временной шкале и потащила его назад. Эпизоды в режиме ускоренной перемотки плавно сменяли друг друга.

Солнце и луна вставали на западе и садились на востоке; зима следовала за весной; листья поднимались в воздух и приземлялись на ветках, снег и дождь взмывали в небо. Небоскребы исчезали, этаж за этажом, здание за зданием, превращались в грязную стройплощадку. Строители откапывали фундаменты и заполняли ямы землей. Пустое пространство зарастало сорняками. Годы летели; желтая трава становилась зеленой, увядшие цветы расцветали – до тех пор, пока поле снова не превратилось в стройплощадку. Рабочие возводили простые хижины, приезжали на телегах, наполненных обломками, и разгружали их. Когда пыль от взрывов оседала, из земли, словно грибы, вырастали полуразрушенные дома. В пустых окнах снова появлялись стекла, а на балконах появлялось висящее на веревочках белье. Соседи, которые оставили лишь незначительный след в моей памяти, возвращались, разбивали сады и огородики в пространстве между домами. Пришли несколько рабочих, чтобы снова посадить пень огромной софоры, которая когда-то росла перед нашим домом. Отпиленные куски ствола привозили на телегах и прикрепляли их к пню, пока дерево не устремилось в небо. Софора храбро противостояла бурям, раскачивалась, обретала бурые листья и превращала их в зеленые. Ласточки, которые жили под свесом крыши, вернулись и снова улетели.

Наконец я остановилась. Сцена в «айволле» была точной копией моего сна. Я даже узнала рисунок на занавесках в нашем окне. Это было в мае много лет назад, когда в воздухе витал аромат цветов софоры. Вскоре после этого мы уехали.

Я включила фотоальбом, ввела нужную дату и нашла семейный портрет, сделанный под софорой. Я показала снимок Линди.

– Это папа и мама. Мальчик – мой брат. А девочка – это я.

Тогда мне было лет четыре-пять. Отец обнимал меня, но я не улыбалась; судя по выражению лица, я была на грани истерики.

Рядом с фотографией небрежным почерком – моим почерком – было написано несколько строф. Но когда я их написала, я не помнила.

Детство – это меланхолия.

Сезоны цветастых жакетов и кашемировых свитеров;

Пыльные следы на школьной спортплощадке;

Блестящие панцири улиток в бетонных горшках;

Картины, увиденные мельком с балкона второго этажа.

По утрам я просыпаюсь до рассвета.

Впереди такие длинные дни.

Мир облачен в цвета старой фотографии.