BIG - Возвращение Прометея

Аким рванул вперед. Ему нужно было преодолеть всего-то несколько шагов, чтобы схватить их и побежать в дальний конец участка, который не был огорожен забором, перебраться через ручей, а там лес…

Он видел как Захар уронил решетку с мясом и зашелся криком вместе с Никой, скорее всего потому что ему стало страшно от её вопля, а не от осознания какой-то опасности. Вета же, вынырнув из-под руки матери, вертела головой пытаясь понять, что так всех напугало, и на её лице не было страха, только любопытство, смешанное с небольшой дозой опасения. Но едва она увидела причину паники, тут же спряталась обратно, запищав громче остальных.

Нужно было только добежать до них, успеть.

Он делал гигантские прыжки, подобные которым навряд ли совершал даже в глубокой молодости. Чувствовал как мышцы болезненно отзываются на резкие движения, но не обращал внимание на боль. Пусть потом он не сможет пошевелиться и будет стонать обмазанный разогревающим гелем, но сейчас пока адреналин хлынул в кровь, нужно использовать данное Богом преимущество и торопиться. Бежать что есть сил, пока страх не сковал руки и ноги, не перехватил дыхание и не отобрал волю сопротивляться.

Он боялся, но еще не вполне осознанно – когда абсолютно точно понимаешь и степень угрозы и возможные последствия; он испытывал страх пока всего лишь на уровне инстинктов, подсказывающих как первобытному животному узревшему хищника – беги! Ему было страшнее чем им всем вместе взятым. Он боялся за них и за себя, страшился неизвестности и ужасался, представляя что неведомая махина раздавит их, а его пощадит и он вынужден будет в страдании одиночества собирать останки своей семьи.

Шаг, второй, третий…

На фронтальной стороне «пирамиды» в самом центре сдвинулись чешуйки и образовалось круглое отверстие диметром в несколько метров, насколько можно было оценить с такого расстояния. Луч мощного прожектора разрезал сгустившуюся тьму и выхватил его метнувшуюся фигуру, словно вора застигнутого на месте преступления. Свет был такой яркий, что мгновенно ослепил и вызвал сильную боль в глазах как будто его хлестнули плеткой. Аким попытался закрыть лицо руками, но с удивлением почувствовал что не может ими пошевелить, как будто их не существовало вовсе. В то же самое время отказали ноги, показалось что он споткнулся и вот-вот упадет ударившись головой о мангал, до которого оставалось всего пара шагов, и инстинктивно сжался готовясь к удару. Вернее он попытался сжаться… но на самом деле вообще ничего не мог поделать ни с одной мышцей своего тела. Всё как будто онемело. К счастью, удара тоже не последовало, либо он его не почувствовал.

– Аким! – услышал он истошный крик жены, но не мог разлепить веки, чтобы посмотреть что происходит.

В голову пришла мысль, что скорее всего он уже погиб и поэтому не может ни двигаться, ни говорить, ни даже видеть. Странно, но он всегда верил, что после смерти душа всё-таки если и дематериализуется, то уж способность скорбно наблюдать со стороны не теряет. А тут просто ослепительный свет. И бешено колотится сердце.

Другая разумная мысль подсказала, что если сердце колотиться, значит он еще не совсем мертв, во всяком случае не до конца. Что-то произошло, но это точно не смерть. Это просто испуг.

Возьми себя в руки Аким Иванович…

Он сделал усилие, и поборол страх, заставивший зажмуриться до боли в глазных яблоках. Веки расслабились и приоткрылись. Свет больше не жег, а лишь мягко мерцал словно, поглощенный туманом, спасительный луч маяка. Вероника и дети бегали возле дома, протягивая к нему руки и выглядели как то неестественно, как будто уменьшились в размерах. На крыше дома зияла дыра провалившегося шифера, которую он почему-то никогда не замечал, а в печной трубе свили гнездо какие-то птицы. Как вообще возможно что он видит всё это как будто-то бы сверху?

Аким не мог пошевелить головой и нормально осмотреться, двигались только глаза, но он осознал что продолжает дышать, а губы и язык повинуются ему.

– Вероника! – крикнул он – Что происходит?! Я не могу пошевелиться.

– Господи! – заверещала она внизу. В ее голосе слышался дикий ужас, истерика и одновременно облегчение. – Ты живой!?!

Тело было словно парализовано, он не чувствовал ни боли, ни холода, ни жара. Если Вероника видит и слышит его, значит он не может быть мертв и не превратился в бесплотный дух. Но почему он висит в воздухе?

– Папа, папа… – жалобные голоса детей долетали как будто из под земли.

– Ника, что со мной происходит, объясни мне! – снова крикнул он жене.

– Я не знаю… ты летишь.

Она носилась по пушке возле дома, и то и дело пропадала из поля зрения, забегая куда-то вниз, ему под ноги. Мангал перевернулся и от горячих углей занялась сухая трава, оранжевые огоньки вспыхивали тут и там и казалось что Вероника просто суетится пытаясь их затоптать. Голос её действительно стал глуше. Дети прижались к стене дома и обняв друг друга смотрели вверх.

Что это значит, «летишь»?

Он посмотрел на пирамиду. Отверстие с прожектором было теперь на одном уровне. Луч не слепил, но казалось стал более плотным, не рассеивался по сторонам, а полностью был направлен на него. И это не было похоже на свет. Только сейчас, приглядевшись, Аким заметил что в « световом» потоке двигаются какие-то белые прожилки, словно разогнавшиеся до космической скорости жуки-светлячки, или размытые следы автомобильных фар заснятые на скоростную камеру.

Это была какая-то неизвестная, концентрированная энергия. Судя по тому, как она протянувшись от пирамиды обволокла и изолировала его от окружающего мира, словно сжала в кулаке, хорошо поддавалась управлению. Оставался вопрос – кто управляет этой энергией?

Белые «светлячки» сновали перед глазами и со всех сторон куда мог дотянутся взгляд, ткали пусть и прозрачную, но уже зримую пелену. Дом, деревья и обессиленная жена, всё покрывалось этой пленкой. Он чувствовал что первоначальный дикий испуг прошел, тело погружается в невидимую теплую ванну полную лечебной грязи, появляется чудовищное желание закрыть глаза и заснуть.

Остановись. Успокойся. Засыпай.

Вероника упала на землю и сотрясаемая рыданиями обхватила голову, дети бросилась к ней на помощь и как могли обняли. Невероятным усилием воли Аким разорвал накатившую тошнотворную слабость и закричал:

– Ничего страшного не происходит, если бы они хотели меня убить то уже давно сделали бы это!

Что он хотел этим сказать? Пытался успокоить? Наверное ничего более глупого невозможно было бы придумать. А что еще остается? Кричать, плакать, взывать о помощи? Молиться? Он сам не мог абсолютно уверенно объяснить то, что с ним происходит, а значит не имеет права говорить о не проверенных догадках.