Константин Бенкен - Дэва вероятности

Граф, первый раз оказавшись в Париже и быстро выяснив, что его окружают пятидесятые годы двадцатого века, ужаснулся, но скоро пришел в себя, так как, во-первых, вокруг говорили на понятном для него языке, а во-вторых, он уже знал, где найти новый способ борьбы с ненавистными, давно приевшимися похитителями несчастных, краденных множество раз, принцесс и простых красавиц. Это был презамечательный инструмент борьбы, но до него надо было проделать ужасающе длинный путь по перепутанным улицам и уличкам нового, густонаселенного Парижа-монстра.

Идя бодрым и веселым шагам, Благородный Граф, в своем немного шутовском наряде, пресильным образом привлекал к себе внимание, и, таким образом, когда он дошел до места назначения, вокруг некого образовалась пребольшущая толпа.

В здании, куда он пришел, его встретил старый друг и приятель – Маркиз. Маркиз был предупрежден, что Граф придет и заберет чемодан. Ни тот, ни другой не знали что там лежит. Торжественен был тот момент, когда Благородный Граф, окруженный Маркизом, Бароном с неКрасным носом, Прекрасной Незнакомкой и большущей толпой зевак. В чемодане лежал обычный… саксофон.

– Странно, как этим можно бороться с похитителями? – Выразила свое удивление Прекрасная Незнакомка.

– Сейчас увидим. – Произнес Маркиз, видя, как Граф приложил сакс к губам, и сделал вдыхательное движение.

И действительно – когда Благородный Граф стал играть – все поняли, как можно бороться с разбойниками. Музыка, исходящая от Графа с саксофоном, была так прекрасна, что не хотелось никого похищать, ничего не хотелось красть. Через полминуты все пустились в пляс – никто не мог устоять перед музыкой Графа. Прекрасная Незнакомка превратилась в Прекрасную Певицу, ставшую петь под саксофонный аккомпанемент Благородного Графа. Протискиваясь через густейшую толпу, Граф с Певицей вылетели из душного здания на крыльях музыки и любви ко всем на улице. Их встретил гул радости и любви, тут же все пустились в пляс.

В этот счастливейший день Граф играл на огромном количестве свадеб людей, познакомившихся просто на улице во время танца под его музыку. Этим Благородный Граф доказал, что музыка может помогать людям, осталось только испытать ее на разбойниках в его родном крае.

смотреть и слушать, что же случилось.

Разбойники были такими же людьми, как и все остальные: Граф так расшевелил их души, что они не смогли устоять перед красотой музыки и кинулись освобождать красавиц, для того, чтобы с ними станцевать. Но когда Певица запела своим ангельским голоском, похитители поняли, что поступили нехорошо и, снарядив лошадей, быстрым аллюром поскакали возвращать красавиц в церкви, где их ждали не менее прекрасные женихи и добрые, милые друзья и подруги…

А Благородный Граф и Прекрасная Певица, оставшиеся в лагере разбойников одни, отправились в маленькую, деревенскую церквушку, где и сыграли свою долгожданную свадьбу, после чего удалились на отдых в приведенный в положенный порядок дом Графа…

С тех пор никто из писателей не мог заставить Графа делать то, что ему давно надоело, никогда не нравилось – он просто начинал играть, играть и смотреть на свою прекрасную жену и маленького еще смешного ребенка…

При желтом свете это незаметно. Но если попадается белая галогеновая лампа фонаря, белочка, с огромным пушистым хвостом, цепляющимся за бампера автомобилей, уже начавшим линять, – замирает, зажав желудь в передних лапках. Ей на хвост, ушки, лапки осторожно ложится снег, снежинка за снежинкой. Иногда она, удивленная снежинкам, пролетающим близко от ресниц, кивает головой. Такие же огромные снежинки спускаются перед белкой на асфальт, камни тротуара, и нежно оседают, не тая, на лучи бледного света, начиная сверкать внутренней красотой. Снег местами покрывает поверхности тонким мягким слоем. Вместе с первым снегом совершают свой полет листья. Первым падает красный кленовый лист…

Медленно кружась, он гипнотизирует белочку. Вдруг он дергается, разворачивается и начинает быстрый взлет, завершающийся небольшой петлей. И опять медленно кружась, лист гипнотизирует белочку своей нижней стороной. Он еще не коснулся земли, а стайка синих липовых листиков начинает свой последний путь…

Свет, плохо проходя через них, создает объемную темно-синюю тень, ограниченную ими же, но упавшими ниже. Тень неоднородна – листья кружатся вокруг всех осей и почти не падают. Время как будто застыло в ожидании мгновения счастья. В это время на тротуаре, еще не полностью покрытом снегом, ветер поднимает небольшой смерчик черной земли, согретой ночным светом лампы. Он никуда не двигается за свою двухсекундную жизнь, но рядом появляется и незаметно исчезает его сестра-близнец. Эту природную композицию разбавляет тонкий шелковый платочек, выскользнувший из кармана случайного прохожего…

Кусочек тончайшего темного шелка взлетает довольно высоко и, не покрываясь снежинками и не падая, зацепляется за лучи и зависает на долю секунды, почти неподвижно, в кристально чистом воздухе. Белочка быстро захлопывает пушистые глаза, создавая ветерок длинными ресницами, чтобы удержать причудливо-живую картину из красно-синих листьев, бледного света, земли, снега и кусочка шелка. Но тут ее маленькое сердечко екает, и она открывает глаза: «А что если придет Странник и одним лишь касанием разрушит эту причудливо-легкую жизнь. Одним лишь касанием…» Она нервно вгрызается в желудь и перебежками бежит под машинами до следующего белого фонаря, что еще редкость на улицах Петербурга.

Город утренней сырости и серой влажности вел битву на углу Марата и Невского с немногочисленными горожанами, выбравшимися в столь недобрый час на улицы родного города. Метро только недавно проснулось от непродолжительного ночного сна. Многие вышедшие из него – еще нет. Просыпалось весеннее солнце. Его лучи уже ласкали верхние этажи и некоторые улицы, светя в лицо редким прохожим, совершенно недовольным этим слепящим глаза непривычным явлением на улицах родного северного города.

приглашением встретиться где-нибудь во второй половине дня, когда все дневные дела будут улажены и почти забыты. Они договорились встретиться в одном из многочисленных маленьких забегаловок на Невском. А потом решили представиться. Девушка представилась как Юля; молодой человек назвался голосом тише положенного этикетом между незнакомыми людьми, и продолжалась серая утренняя тишина, прерванная тем же голосом.

Голод в начале мешал разговору, но, будучи утоленным, он, наоборот, способствовал неторопливому разговору малознакомых молодых, полных энергии, правда, к концу дня немного выдохшихся, людей. Все чаще между ними проскакивали искорки понимания, содружества и чувства, которые обычно являются прерогативой близких и давно знакомых людей. Постепенно они перестали замечать окружающих посетителей кафе, настолько перестали, что их тоже не замечали. Было мало рассказано про себя, но этой молодежи не надо было слов, понимание и знание приходили без слов. Но разговор не затянулся – два сильно-волевых взгляда встретились в густоте слов и винных паров забегаловки, взгляды, несущие боеголовки более опасные, чем атомная или водородная бомба. Серые и карие глаза, окруженные двумя рядами длинных ресниц, в одном случае естественных, в другом – частично удлиненных, постепенно наполнялись другой жаждой, новым голодом.