Константин Бенкен - Дэва вероятности

Трамвай именовался десятым, правда, почему – мне не ясно. Вообще тут весь транспорт имеет приставку S или U, полуназемное метро или полуподземный трамвай, соответственно. А эта прелесть гордо носит безбуквенный номер 10. Наверное, где-то есть ещё девять таких же оторвышей, отделённых от общей транспортной сети. Или просто он десятый, так как и остановок у него всего десять. Не знаю, но с удовольствием проехал все десять, от кольца до кольца, точнее, от тупика до тупика. Почти пригородный маршрут или парковый. Перевёз он меня из города раскалённого камня на холм, с которого нужны было спускаться. Пришлось идти между виноградниками по узкой асфальтированной дорожке, на которой тот же неподвижный, сильно прогретый послеполуденным солнцем воздух, не казался таким удручающе горячим. Склон такой крутой, что с одной стороны дорожки была каменная кладка, иногда становившаяся выше моего роста. Камни старые, местами замшелые, а некоторые превращены в барельефы, из которых можно понять, что сделана кладка в конце 18-го века, а обновлена двести лет спустя. И так я шёл по узкой дорожке, с которой никуда не свернуть – с одной стороны заборы, а с другой местами в каменной кладке встречались лишь выложенные тем же камнем лестницы, ведущие к узеньким калиткам. А вокруг зеленел виноград. Почти на всех калитках было написано, кто хозяин и какой сорт винограда растёт. А подкрепиться можно лишь зеленоватыми редкими сливами да горячей мелкой ежевикой (чёрная на солнце). Дорога эта привела к церкви, к сожалению, закрытой и к улице, которую мне нужно было перейти. Оказалось это непросто, так как именно в этот момент начинался парад толерантности (может быть, поэтому церковь была закрыта?). Я бы не заинтересовался парадом и мне не пришлось бы ознакомляться с его содержимым, но мне очень хотелось перейти эту улицу, чтобы попасть в любимое кафе, где можно сидеть с бокалом или кружкой холодного тёмного пива под буками, наблюдать, как от них иногда отваливаются куски коры и с сухим трескучим звуком падают на тротуарную плитку. Где можно сидеть и смотреть на пруд с черепахами (на суп их не пускают) и слушать колокольный звон готической церкви стоящей на берегу пруда.

Я никогда не был в Париже, но понял, что всё же люблю его. Люблю парадный, строгий город, который начался для меня, конечно же, с Нового моста и Д'Артаньяна. Город дворцов, балов, зеркал и шпаг. Контраста благородства и коварства, доблести и яда. Но город здесь лишь фон, недостаточно блестящий, чтобы быть заметным на фоне ярких героев. Красивый и чистый, но незаметный город.

Знаком мне и другой город – религиозный. Он сконцентрирован вокруг башен и гаргуль, колоколов и шпилей, фресок и розеток с витражами. Он заполнен беднотой, попрошайками, ворами, поэтом и цыганкой с козочкой. Здесь власть бога и церкви борется с любовью. Льются нечистоты, кровь и свинец. Великая архитектура тянется к небу пока бумага его, небо, не заслонила; город растёт и заполняется, но он всё ещё фон, пусть и горельефный, объемный, но неживой, он в лирических отступлениях. Он всё ещё рукотворный, как карта или макет вида с башен собора Богоматери.

Значительно лучше я знаю другой Париж. Без дворцов, но с парками, без соборов, но с двориками, где на солнце греются многочисленные кошки. Где часто дождь и приходится поднимать воротник к самому подбородку. Или прятаться в кафе, пить дрянной кофе и курить бесконечные сигареты, смотря в окно. Уходить в галереи, полные ароматов и людей, страха и любви. Где в тёмных уголках видится убийца, а в светлых ему перемывают косточки. Где страх распыляет страсть и влечёт к себе неодолимо из обычной жизни под серым непостоянным и далёким небом. Париж – город-лабиринт, где можно потеряться, затеряться, но всё равно каждый раз встречаться на мосту Дез-Ар. Не договариваясь. А потом ловить листья на ветру и собирать цветные проволоки на тротуарах. Греться кальвадосом в кафе и смотреть на звёзды на пустыре, единственном месте в Париже, где небо дороже, чем земля. Тратить без толку своё время и чужие деньги. Слушать музыку в маленьких комнатках под крышей и, чувствуя чужие ботинки под собственной спиной, обсуждать метафизику и кто же в этом составе бэнда играет на саксе.

Потеряться в городе, как в собственной голове. А что тут ещё можно сделать, когда сосед сверху истерично стучит в пол, лампа стоит на полу, а ребёнок уже мёртв? Промокнуть до нитки, но находить удовольствие от распития бутылочки вина холодной ночью с клошаром под мостом. В городе, где знакома каждая набережная и иногда хочется просто стоять на мосту и плевать вниз, в воду.

Этот Париж разваливается на куски, но никак не может развалиться, так как разваливается сам в себя, сам себе строит мосты от себя к себе, через себя. Мосты, везде мосты. И вода, она даже заливается за воротник и невыносимо хочется курить, но пачка тоже промокла, а Мага… её нет на мосту.

Но есть ещё Пола. Пола – полюс Парижа. И город не фон, не рисунок, он действующее лицо, которое заставляет людей и голубей ворковать, любиться под крышами и жарко целоваться в грязных подъездах, пока не вспугнёт клошар, ищущий место для ночлега. Пола и Мага два полюса одного города, их нет без газет, которых несёт по улицам ветер, без Голуаза в подворотне, каменных набережных и фонарей на мостах. И без ночей, конечно. Бесконечно длинных ночей под теми самыми фонарями и, иногда, в дешёвых отелях, где грязное бельё, но плотно занавешенные окна выходят на кладбище.

Город, который я не видел своими глазами, но знаю многие его закоулки, его жителей и его, Парижа, привычки. Пить кофе с круассанами из соседней лавки, кокетничать с продавцами, с удовольствием выслушивая их комплименты. Бродить по улицам, рассматривая витрины и изучая прохожих, строить догадки кто они и зачем тут идут. Баловаться сидя в открытом кафе и слышать корабли на реке. А ещё, конечно же, букинисты на набережной! Пройтись по знакомым рядам, поздороваться, посмотреть что нового. А потом зайти в музыкальный и купить ранее незамеченную пластинку Чарли Паркера и, неся это сокровище под полой пальто, на скорую руку выпить рюмочку в любимом кафе и пригласить Этьена на прослушивание.

Это всё мир города Парижа, который существует в строках и буквах. Мир огромный и маленький одновременно, лабиринт на полюсе. Имеет ли он какое-то отношение к реальному городу? Что я увижу, приехав туда, на эти улочки Латинского квартала, набережные, к дворцам и галереям? Нет, это не будет город любителя матэ, но это не будет и изменившийся город-лабиринт. Своими глазами я увижу не строки, в совсем другой город, город похожий на остальные, на Петербург.

И только вернувшись в Петербург и, пройдя уже по его набережным под мелким осенним дождём, я найду, где-то между летящих капель, те строки, те туфли, что имеют столь тонкую подошву, что в дождь вода хлюпает даже в душе. И всё же хорошо, что в городе много воды…