Юрий Колонтаевский - Хроники исступленных. Книга вторая. Мне отмщение, аз воздам

Когда звук ее энергичных шагов, нарушивших мертвую тишину пустого дворца, стих, Адам с горечью ощутил свое бесконечное одиночество, бессилие изменить собственную жизнь, избавиться от рутины заурядных дел, которые захлестнули, угнетая, не позволяя вздохнуть, спокойно сесть и подумать.

И в последний день уже перед самым отъездом поговорить с матерью снова не удалось – ее ждала машина в порт, а в порту грузовой носитель, битком набитый плебеями первого завоза, завершившегося большой неудачей.

В порт он не поехал, хотя понимал, что следовало самому проводить мать.

Гнетущие мысли давили, на душе было горько и безнадежно.

О Еве он теперь вспоминал редко – поверхностно. Ева канула в прошлое навсегда. Только нет-нет и накатывала теплая волна восторга, памятная по счастливому времени, когда они были вместе. Теперь же, едва ощутив это чувство в себе, он подавлял его спешно, безжалостно. Он смирился с утратой. В его жалкой жизни больше не было Евы…

Еще утром, приводя в порядок бумаги, скопившиеся на столе, он наткнулся на листок с заявлением Герда. Принялся читать ровные бесстрастные строки, слыша одновременно голос автора, будто бы читающего для него. В тексте подспудно присутствовал вызов – нескрываемый, исключающий компромисс. «А ведь я так и не наказал Герда, – подумал он отвлеченно, точно дело касалось постороннего человека, а не единственного друга. – Давно следовало наказать, да все как-то руки не доходили, отвлекался по пустякам. Интересно, как он живет теперь? Как Тея? Он больше не является в Сенат – устранился. Что означает этот дерзкий вызов напоказ, и как следует к нему отнестись?»

Никаких дел с Гердом больше не было. Но и преемника, он не стал подбирать – думать об этом не мог. Обошелся отдельными поручениями то одному сенатору, то другому. И вроде бы стало получаться и уже не было нужды в отдельном человеке, который мог бы освободить его от досадных мелочей.

Он отложил листок в сторону, чтобы был под рукой на тот случай, если Герд все же объявится, Но понимал, ощущая горечь, что Герд не вернется, что им не жить вместе. Скоро, так и не дождавшись, ждать перестал.

Он пристроил, было, бумагу Герда на стопку несрочных бумаг, но передумал, взял ее, внимательно перечитал еще раз, и положил на стол справа, где копились документы, требующие неослабного внимания.

Оставалось последнее средство, способное оживить. Он впервые определенно подумал, что, пожалуй, вскоре отправится на Континент и найдет для себя жену.

20

Кора слабела с каждым днем – угасала. Помногу спала, проснувшись, не узнавала – всматривалась в лицо, совмещая то, что видит, с тем, что помнит. По имени называла с заминкой. Часами молчала, судорожно прижимая к груди, укачивая как ребенка, потертую деревянную рамку с нечетким снимком смеющейся девочки. Равнодушно выслушивала, на вопросы не отвечала, уклонялась от прямого взгляда, но исподтишка, он замечал, послеживала за ним – играла в давно забытую детскую игру в прятки, которую так любила маленькая Тея.

С некоторых пор с самым серьезным видом спрашивала всякого, кто оказывался поблизости, стоит ли ей надеяться, что когда-нибудь, в будущем, произойдет чудо, они вернутся на Землю, и она увидит свою дочку. Ей терпеливо объясняли, что возвращение невозможно. Она не понимала или делала вид, что не понимает, а минуту спустя, повторяла тот же вопрос и уже не ждала ответа.

Первое время она повадилась в обсерваторию, просиживала там днями. Ее угнетало, что голубой диск Земли неумолимо уменьшается, превращаясь сначала в самую яркую звезду на черном бездонном небе, затем постепенно гаснет, становясь едва различимой пылинкой среди множества нестерпимо ярких звезд, теряется, и, наконец, исчезает, ничего по себе не оставив. Ее охватывала тоска, она заговаривалась, впадала в беспамятство, или яростно раздражалась, когда он неловко пытался ее успокоить, оживить напоминанием о прежней счастливой жизни.

В редкие минуты просветления его одного упрямо винила она во всех бедах, постигших ее семью. Измученная невесомостью, она наотрез, до истерик отказывалась от сеансов искусственной гравитации в малом барабане в носовой части Большого корабля, предназначенном для отдыха экипажа. Категорически не желала видеть незнакомых людей. Старенькая Адель и робот Р2 ограничивали круг ее общения. Вместе им было хорошо. Кора на глазах оживала, ее речь свободно лилась, было видно, что ей нравится говорить и говорить. Их беседы длились часами. И никому из них не являлось желание прервать неиссякающий поток слов об одном и том же. Что они обсуждали, он не знал. При его появлении они разом, как по команде, смолкали.

Здоровье Коры стремительно приближалось к ожидаемому концу. Он велел созвать консилиум. Результат был краток и однозначен: ни малейших надежд, он должен готовиться к самому худшему.

Вернувшись к себе, он вошел к Коре. Комнату слабо освещал голубоватый свет ночника. Подошел к кровати, склонился к лицу жены, темнеющему на подушке, прислушался. Дыхания не было слышно. Коснулся губами ее виска – кожа была ледяной. «Она умерла, – подумал он совершенно спокойно и ощутил озноб, охвативший тело. – Я остался один – окончательно. Сначала меня покинула Тея. Теперь ушла Кора. Скоро – следом – уйду я».

«И это правильно», – неожиданно согласился он.

Он постучал в стенку – там была Адель. Послышались шаркающие шаги, старуха возникла в проеме двери.

– Господин, ну, почему вы шумите, – проговорила она с укором. – Кора приняла таблетку от бессонницы, просила не беспокоить.

– Адель, Кора не спит, – вышептал он. – Ее больше нет с нами. Моей Коры нет. Понимаешь? Она покинула нас – умерла.

– Можно, я включу свет? – засуетилась Адель.

– Включай, – разрешил он.

Она принялась шарить рукой по стене в поисках тумблера. Он не выдержал, раздраженно прикрикнул:

– Ну что же ты?

Вспыхнул свет.

– Я еще подумала, хорошо ли так долго спать, – суетливым шепотом выговорила Адель.

Но не удержалась, вскрикнула, тонко завыла, затряслась в рыданиях.

– Не горюй, Адель, скоро мы все умрем, – успокоил ее Правитель. – Я тебе обещаю. Веришь?

– Конечно верю, – эхом отозвалась старуха, продолжая всхлипывать. – Я и всегда вам верила…

Правитель в скорбном молчании долгие часы просидел у тела жены – прощался, молил о прощении, был прощен.

Паст прислал ворох огромных желтых хризантем, которые так любила Кора, предпочитая их другим цветам. Душный полынный запах наполнил каюту. Оказалось, Адель, не спросив разрешения, отрядила Р2 в цветник.

Адель вызвала Тарса. Они спеленали тело Коры в тугой белоснежный кокон, маленький жалкий. Уложили на носилки. Два солдата понесли носилки в крематорий. Правитель и Тарс поспевали следом, Адель отстала. Время было обеденное, им никто не попался навстречу.