Владимир Романенко - Год белой кометы

Кирилов внимательно ее слушал и не перебивал. Когда Катерина замолчала, он спросил, спрятаны ли фотопластинки в контейнер, и услышав тихое «да», включил свет. Катерина сидела, прислонившись к стене и опустив плечи. Максим Петрович взял ее осторожно за локоть, вывел из фотолаборатории и сказал:

— Вы пойдите пока в комнату отдыха, поставьте чайник, а я вернусь через несколько минут. И, пожалуйста, успокойтесь, думаю, вы слишком драматизируете случившееся. Кирилов вернулся в лабораторию и снова выключил свет. Руки привычно укладывали фотопластинки в кассеты, а он думал о том, что жизнь, которая проходит здесь, остается совершенно скрытой для астрономов, бывающих на Астростанции наездами. «Порой мы предъявляем к ее сотрудникам самые высокие требования и забываем о том, что они не послушные роботы, а живые люди со своей жизнью, интересами, чувствами, радостями и несчастьями. Мы, как правило, абсолютно невнимательны к ним и редко интересуемся, хорошо им здесь или нет, понимают они, зачем вся эта работа, или не понимают…» Он почему-то сердился на самого себя, а перед глазами так и оставалась эта несчастная, плачущая в темной фотолаборатории девочка.

Когда не осталось незаряженных кассет, он вернулся в комнату отдыха. Катерина уже почти успокоилась и только иногда изредка по-детски всхлипывала. Кирилов сел напротив нее, налил две чашки крепкого чая и достал из сумки небольшую баночку.

— Предлагаю замечательный майский мед, — сказал он улыбнувшись Катерине, а по поводу вашего несчастья скажу только одно — Ольга никогда не выйдет замуж ни за Сашу Малахова, ни за кого-либо еще здесь, на станции. Я хорошо знаю ее по институту и, прежде всего, скажу, что у нее есть жених. Парень так себе, весьма слабовольный, но может быть, это как раз то, что ей и надо. Оленька при всей кажущейся ее хрупкости, наивности, беззащитности, создание весьма рациональное и никогда не допустит безрассудного шага. Она прекрасная программистка, но мне иногда кажется, что она запрограммировала и себя тоже… Впрочем, может я и ошибаюсь, мы ведь встречаемся в основном на работе.

— Откуда же вы можете знать?.. А вдруг после вчерашнего вечера свадьба расстроится?

— Не расстроится! Я приглашен. Сегодня утром, перед самым ее отъездом, я передал с ней письмо, и она просила не задерживаться и не опаздывать на торжество… Я вам советую понаблюдать завтра за Малаховым. Наверняка вы заметите, что настроение у него будет совсем не праздничное.

Предположения Кирилова относительно Саши Малахова оправдались полностью. Он целую неделю появлялся на работе каким-то безрадостным, казалось, даже тусклым и бесцветным, почти ни с кем не разговаривал. Понимая что произошло, мало кто пытался его развеселить. Катерина почувствовала, что у нее появился шанс и стала ненавязчиво проявлять к Малахову чисто женское внимание. Угощала чаем, домашними пирожками, иногда задавала вопросы, касающиеся наблюдений. Постепенно Саша оттаял, и образ Оли Семенцовой совсем отдалился от него, а встречи с Катериной были неизменно приятными. Он чувствовал себя совершенно легко и свободно с этой, как ему казалось, бесхитростной, открытой девушкой, и скоро общение с ней стало одной из его потребностей, в которой он уже не мог себе отказать. После того памятного вечера, когда Кирилов старательно успокаивал Катю в комнате отдыха, она старалась не пропускать его наблюдений и всегда оставалась помогать ему, даже если это была не ее смена, относилась к нему с неподдельным восхищением и благодарностью за проявленное участие в самый трудный момент жизни. Иногда Катерина, Малахов и Максим Петрович встречались на наблюдениях втроем, и, если не было погоды, коротали время за чайным столом почти до самого утра…

Так крепли их приятельские отношения, которые сохранились и до того дня, когда Кирилов вернулся на Астростанцию в качестве начальника. Это событие Катерина приняла как свой праздник. Что касается Володи Гармаша, то этот неожиданно появившийся в их жизни человек казался ей не в меру искренним, чересчур восторженным и открытым, иногда слишком категоричным и совсем не вписывался в очерченный ею круг дружеских отношений.

В начале марта Кирилов выехал в институт и почти две недели занимался составлением новых смет, оформлением различных заявок на поставку ремонтных материалов и запасных частей и только тогда, когда дело сдвинулось с мертвой точки и на Астростанцию отправились первые контейнеры, Кирилов вернулся в поселок. На следующий же день он отправился в Галаевскую.

Была суббота, таял в лучах раннего весеннего солнца снег, во дворах звонко голосили петухи, собирая свои многочисленные куриные семьи. Улицы станицы дышали светом и покоем. Максим Петрович отправил назад свою дежурную машину, неторопливо пошел вдоль невысоких заборов и вскоре остановился у знакомой калитки, громко постучал. Сидевший во дворе Джек завилял хвостом, дверь в доме открылась, и он с волнением поднял глаза. Серафима растерянно замерла на ступеньках крыльца, и с трудом выдохнула:

— Максим… Ну, зачем вы пришли… Я же вам писала, не надо…

— Я все же войду.

Максим Петрович решительно вошел во двор и приблизился к Серафиме.

— Пожалуйста, выслушай меня до конца. Я пришел за тем, чтобы разобрать груду вранья, которое нагородила вокруг меня моя бывшая супруга. Сценарий, по которому все здесь происходило, мне примерно известен, известно, что она была здесь, в твоем доме, и я догадываюсь, о чем она говорила. Так вот, никаких отношений у меня с ней уже давно нет, и возобновлять их я не собираюсь. Тем более, что любой мужчина нужен Тамаре, прежде всего, как часть комфорта, и жизнь в глуши ей совершенно не подходит…

— Может это и так, но откуда, объясни мне, она узнала обо мне и даже о том, где я живу?

— От секретарши Института, лучшей подруги моей бывшей жены, которая каждый день перезванивается со своей подругой на Астростанции. Секретарши знают все, — невесело усмехнулся Кирилов, — мне непонятно только, почему ты так легко поверила всей этой нелепице.

— Эта женщина говорила вполне искренне, — упавшим голосом ответила Серафима, — по крайней мере, мне так показалось…

— Показалось…, - Кирилов опустился на скамейку, — эта женщина работает в театре и, хоть не актриса, но играть умеет.

Серафима растерянно смотрела на Кирилова, на ее глаза навернулись слезы, и Максим Петрович почувствовал, что она вот-вот расплачется. Он взял ее за руку, усадил рядом с собой, обнял за плечи и тихо сказал:

— Я пришел к тебе вовсе не для того, чтобы выяснять отношения. Я пришел сказать тебе, что я по-прежнему тебя люблю и хочу, чтобы ты всегда была рядом. Все остальное для меня просто не имеет значения.