Владимир Романенко - Год белой кометы

— Если бы ты знал, как страшно быть обманутой второй раз… Тебя так долго не было, — Серафима погладила его по щеке кончиками пальцев, — я думала, что ты уже не вернешься.

— Я дважды не заставал тебя дома, а теперь еще и виноват, это несправедливо, — возразил Кирилов. Но продолжить фразу не успел: снова отворилась дверь, и на крыльцо вышел дед Ваня.

— Это кто тут обнимается на холоде? — с напускной строгостью вскрикнул он, — Симка, большого начальника заморозишь, отвечать придется!

Он с удовольствием захохотал и потащил обоих в дом под звонкий лай радостно прыгавшего вокруг них Джека. Сима сняла с Кирилова куртку, повесила на вешалку у двери и, взяв его под руку, вошла в комнату. За столом сидела Настасья Карповна и грустно смотрела в окно. Когда Максим Петрович поздоровался с ней, она повернулась к нему и негромко спросила:

— Что, Максим Петрович, увезешь нашу Симушку?

— Увезу, обязательно увезу! — ответил Кирилов, но, наверное, еще не сегодня и не очень далеко. А пока, если позволите, я побуду у вас!

Они переехали в поселок Астростанции через неделю, когда ремонт в квартире был полностью закончен. Еще через две недели Максим Петрович Кирилов и Серафима Ивановна Седогина расписались в районном ЗАГСЕ. Теперь она стала Серафимой Кириловой. Потом, вечером, они сидели вдвоем в еще необжитой, пахнущей краской комнате, потягивая из высоких стаканов густое и темное домашнее вино, вспоминали и лесной пожар, и ливень, который так неожиданно запер их в лесной сторожке, и купание Кирилова в горном озере Холодное Сердце, как будто и вправду подарившем ему эту светлую любовь…

В середине апреля, когда в снежных проталинах стали появляться первые горные подснежники, сиренево-голубые крокусы, на Астростанцию прибыли контейнеры с аппаратурой для наблюдений кометы. Кирилов поднялся к телескопу, сам руководил разгрузкой, распаковкой ящиков и их размещением. Работа была закончена только поздним вечером, и, когда грузовик, наконец, оправился назад, на контейнерную станцию Максим Петрович позвонил Гребкову, который ждал его сообщения о ходе дел. Оператор междугородной уже знала Кирилова по голосу и набрала кабинет Гребкова почти сразу.

— Максим, ты? — Гребков явно напрягал голос, видимо, не очень хорошо слыша Кирилова, — Как у тебя дела?

— Все нормально, груз дошел, поломок из-за транспортировки как будто нет!

— Это хорошо! Как ты планируешь действовать дальше?

— Сосновский уже здесь, завтра прибудет Гривцов, они смонтируют прибор и всю систему сбора. На это уйдет около месяца. Примерно через это время здесь должен появиться Ковалевский с Ольгой Семенцовой, а еще дней через десять — все остальные.

— Кого ты имеешь в виду?

— Павленко, Лонца и желательно Селюкову.

— Не рано ли?

— Не рано! Пока будем устанавливать прибор, пройдет не так уж мало времени. Я, кстати, остановлю на этот период телескоп для полной профилактики систем. На все про все уйдет месяца полтора, а потом комета уже выйдет в зону, доступную для наведения. Она еще будет довольно слабой для нашей программы, но мы уже сможем отработать методику наблюдений. В общем, будет возможность встретить основной период наблюдений в полной готовности.

— Я понял тебя! — Гребков откашлялся и добавил, — Ты там не сильно перенапрягайся, а то я тебя знаю!

Онсделал небольшую паузу, потом спросил:

— Говорят, тебя можно поздравить? Чего скрываешь?

— Ну, поздравь. Только не сглазь!

— Свадьбу зажал?

— Ничего не зажал! Вот все соберемся, тогда и посидим.

— Ладно, будь здоров!

— Буду.

Кирилов положил трубку телефона и задумался.

Среди наблюдателей института он считался ветераном, но только сейчас, здесь, он почувствовал себя на острие пирамиды, которым завершается вся гигантская работа, проведенная только для того, чтобы небольшая группа астрономов выявила в слабом потоке далекого света, дошедшего до Земли из неимоверных глубин пространства, из почти непредставимых далей, какие-то малопонятные для большинства людей детали, фрагменты и явления жизни Космоса…

Для этого десятки рабочих и инженеров делали компьютеры, приборы, шлифовали и устанавливали линзы и зеркала.

Для этого работал транспорт, доставлявший все сделанное сюда, к телескопу.

Для этого жил поселок с его детским садом, магазинами, клубом и амбулаторией.

Для этого, наконец, уже более узкий круг и более близкий к вершине пирамиды проводил бессонные ночи возле телескопа, поддерживая точность, легкость и плавность его движений.

И, наконец, астрономы, вершина пирамиды, те кто подводят итог, получают конечный результат, снимая еще один плод с древа Познания.

Сознает ли каждый из них свою ответственность перед всеми теми, кто поддерживает всю пирамиду снизу, теми сотнями тружеников, которые находятся у ее основания? Наверное, и да, и нет…

Да, потому что далеко не каждому, кто хотел бы сесть к пульту в аппаратной этого гигантского телескопа, удается осуществить свое желание, и потому, что в итоге придется отчитываться за использованное здесь время.

Но это чисто внешняя ответственность.

Если же говорить о более серьезной, внутренней — то нет, потому что просто невозможно постоянно думать о ней, слишком велика она на самом деле, и если все время подчинять себя этим мыслям, бояться делать ошибки, невозможно будет сделать вообще ничего. Но для каждого наблюдателя все-таки есть некая высшая ответственность перед самим собой, ибо так непросто получить эту возможность — уникальный инструмент, который может позволить добыть самые недоступные данные, утвердив самого себя и свое место в Мире Науки.

В голове Кирилова постепенно выстраивалась стройная система запуска прибора в работу и привязки его к телескопу, схема взаимодействия механизмов, людей и компьютеров, сначала в период отладки всего комплекса, и потом, в самое ответственное время, когда комета станет предельно яркой, и можно будет выжать максимум информации из созданного специально для этого оборудования.

Ход его размышлений прервал настойчивый телефонный звонок. Знакомый голос в трубке спросил:

— Максим, ты что так долго не спускаешься? Я волнуюсь…

— Да, да, Сима извини… Только что дозвонился до института, сейчас выезжаю.

— И что же институт?

— Институт устами директора говорит, что мы зажали свадьбу!

— Перебьются! Уж мы то знаем, что это не столь интересное мероприятие, и не всегда с хорошей перспективой.

— Ладно, согласен. Но согласись и ты, не представить тебя моим коллегам как-то неприлично. Думаю, скоро случай подвернется.

— Мы это обсудим дома. Поторопись, тут стынет ужин.

— Бегу!