Марат Байпаков - Эрис. Тихе

– Драматург, в дождь-то что будем делать? Отдыхать во снах? – Полутораст Пахет, из трапезитов, пророчествуя, жезлом указывает на свинцово-чёрное небо. Музыканты, хоревты, певцы отрывают взгляды от корифея. Небо роняет первые капли дождя. Тяжёлые крупные капли плюхаются на настил. Оставляют на сухих досках мокрые круги с заострёнными краями. Протагор указывает обеими руками на «управляющего» Фрасикла. Драматург почитает своим долгом разделять обязанности. Фрасикл, заполучив от Протагора право распоряжаться, скороговоркой гневается:

– Гаморы-трапезиты! Никаких снов не дозволяю. Бездельничать не будем. Поднимаемся, ленивые богачи! Олимпийским бегом марш под навесы конюшни. Разомнём руки-ноги в кинжальных боях. Дождик военным упражнениям не помеха.

Предложение сурового корифея вызывает ликование. С радостью в лицах юноши-эфебы и отслужившие зрелые мужи быстро встают, потягиваются в затёкших спинах, вращают руками, разминают мышцы. Долгое сидение на плетёных креслах с инструментами или стояние в хорах со свитками папируса порядком утомило участников трагедии.

«Дождик» подгоняет спешащих широким шагом мужей. Редкие капли переходят в частый дождь. Едва артисты доходят до конюшен, как их головы окатывает ливнем, прохладным, шумящим, да такой проливной мощи, что к струям отправляются благоговейные возгласы поощрения. Музыканты прижимают к телам, прикрывают драгоценные инструменты одеждами, шляпами. Три сотни мужей под странно-широкими навесами, совсем недавно построенными у каменных стен конюшен, формируют шеренгу. Авлосы, тимпаны, кифары укладываются у опор навеса. Корифей протяжно свистит, вложив два пальца в рот. Праздное восхищение ливнем прекращается.

– Командиры десятков, полуторасты, лохарги – выйти из шеренги. – Фрасикл суров лицом.

От ряда отделяются искомые мужи. За их спинами размытая, изломанная линия мужей перестраивается. Перестроение сопровождается гвалтом, топотом ног. Всяк из артистов вспоминает ему назначенное место в построении. Крайне стоящие оказываются в серединах, и наоборот. Кто-то в спешке падает со смехом товарищей «и твои ноги тоже», поднимается. Под навесом выстраиваются друг за другом три стройных шеренги.

– Наша боевая задача в театре – не просто пробиться через врагов в Ортигию. – Корифей двух сборных хоров проходит вдоль шеренг. – Наша задача – сбить спесь с бунтовщиков. Люди из Тихе должны познать на себе не только наш гнев. Хоревты священно бьются за богов в священном театре Диониса, а не трусливо убегают домой. Битва хоров, музыкантов, танцоров будет видна богам, Дионису в первую очередь, так как театр принадлежит ему. Театр – обитель возлюбленного бога. Праведной битвой у фимелы мы привлечём на свою сторону Диониса.

Вы понимаете, как благородно будем сражаться? Будем умирать в храме… будем умирать в храме во славу возлюбленного бога! Безумцы, что нападут на нас, не понимают смысла святотатства. На что они рассчитывают после поругания алтаря в день праздника? Умастить богов щедрыми жертвами после злодеяний? Боги не примут жертв от святотатцев. – Шеренги соглашаются с корифеем. – Зато мы с вами понимаем смысл предстоящего подвига. За веру будем бороться с тьмой! Боги снизойдут до наблюдения поединков. Вы представляете? Боги будут рядом с нами… боги рядом с нами будут в тот славный день. – Фрасикл вытягивается. Ударяет себя по груди кулаком. – Да я мечтал с детских лет о такой героической смерти! Как впервые познал от отца строки «Илиады», всё мечтал, что я, как Аякс, когда-нибудь обрушусь на врага. Отец говорил мне: «„Илиада“, сынок, путь аристократии. Следуй „Илиаде“. Обращайся к „Илиаде“ за советом. В „Илиаде“ сокрыты ответы на любой твой вопрос». Вечная «Илиада». Вечные герои. Вечный певец Гомер. Отец скоро будет гордиться мною. Благодарю вас, боги, что услышали мои молитвы. Достаточно я копался в земле. Пришло моё время полить землю кровью. Осознайте ваше возвышенное предназначение! Укажем путь гаморов святотатцам из Тихе?

Речь, шеренгам назначенная, проговаривается угрожающим тоном, глаза корифея сверкают огнём, вид у Фрасикла запугивающий. Шеренги поднимают правые кулаки. Корифей хлопает в ладоши.

– Мужи, вы тут не тренируетесь в кулачных поединках. Вы в конюшнях Полидама руками-ногами молитесь богам. Непонятно сказал или конюшня не нравится? Навозом несёт? А чем плох навоз? Неужели масла умащений изысканнее конского пота? – Фрасиклу никто не возражает, вслух, по крайней мере. Корифей по-хозяйски оглядывает ухоженные конюшни за оградой. Принимает разочарованный вид:

– Лошади – чистые в благородстве животные. Иная лошадь преданнее иного лживого человека . Чувства лошади за деньги не купишь. Вы тоже знаете эту мудрость. Лошадь безразлична к серебру, камню редкому или золоту в монете. До смерти буду кормить коня старого. Зерном отборным кормлю. Почему терплю убыток? За чувство преданности, что он мне подарил. Бесплатно подарил, по взаимности. Где ещё встречу любовь, равную любви моего старого коня? А как он мне улыбается глазами. Кто мне так улыбнётся? Ни одна женщина, кроме матери, мне так не улыбнулась за жизнь!

Счастье надо ценить. Дар-то редкий от богов. Яблоки из моих рук для моего коня симпатичнее подкупа при подлой сделке. Чужого к себе не подпускает мой конь.

Ну и что с того, что не умеет говорить? За моей спиной мой конь не злословит обо мне. Улыбка коня – это улыбка, а не хитрое вымогательство привилегий. Вы скажете, хитроумные виды имеются на меня у моего коня? Да, знаю их. Как не знать? Порезвиться на водопое, поесть вдоволь сочной травы, облизать меня шершавым языком. Коварный конь у меня. Особенно конь мой почему-то, – корифей разводит непонимающе руками, – не любит Тихе. Как ни посмотри, а лошадь выходит лучше в нравах человека.

Многим из кварталов Тихе я помогал. Зерном, ссудами, инструментами для работ в поле. Отец меня обязал помогать Тихе. Правильно мудрость изъясняет: можешь не делать людям хорошо, главное – не делай людям плохо. Я делал только хорошо, не унижал, не оскорблял, надменность не предъявлял без повода. В той мудрости соблюдал два начала, а не только одно. Сколько красивых слов благодарности слышал от просителей Тихе. Руки мне целовали. Я ведь без процентов одалживал. Верил словам фальшивым. Глупец я наивный! – Корифей словно в наказание самому себе взъерошивает волосы. – А вот коню моему для суждения о людях достаточно ноздрями повести.

Мои хоры, скажу вам любимые слова моего отца: «Не место украшает молитву, а молитва возвышает место общения с богами». Мудрые слова? – Шеренги одобрительно молчат. Разумные речи аристократа ободряют слушателей. – Конюшни теперь храм. А наша подготовка к литургии – это молитвы в драках. Старательно молитесь. Боги с небес должны видеть наше искреннее рвение. Дионис-благодетель, одаривший меня, недостойного, богатством виноделия, прими скромные бранные упражнения подношением в твою честь.