Марат Байпаков - Эрис. Тихе

Драматург от слов корифея, авторитетного, единодушно выбранного наставника двух хоров, впадает в задумчивость. Шеренги расходятся на пары. У пар появляются деревянные кинжалы, ксифосы. Лица тщательно заматываются тряпками. Плащи становятся щитами-нарукавниками.

– Хоревты, приступайте. – Корифей взмахивает правой рукой. Упражнения начинаются без задержек. Протагор подходит к Фрасиклу, что-то шепчет на ухо.

– Софист, выйди к драматургу. – Слова корифея вызывают смех. Поединки прекращаются. Гаморы-трапезиты ждут появления «софиста».

– Нехорошо забывать об обязанностях. – Полутораст Пахет корит выходящего. Объявляется голубоглазый «софист» в набедренной повязке. Юноша-эфеб, гамор, ему едва девятнадцать, среднего роста, широкоплечий, жилистый, в твёрдых мускулах. Открытое загорелое лицо «софиста» с квадратным подбородком шутливо изучает беспечное веселье наигранно-наивного детского образа, вызывая среди артистов вторично смех. «Софист» чинно кланяется гогочущим шеренгам. Поворачивается к корифею, уже с серьёзным лицом.

– Софист, сегодня ты… обучаешь науке кинжального сражения драматурга… – Фрасикл укладывает правую руку на плечо «софисту». В представлении хорам известный забияка не нуждается. – …Как и вчера, впрочем. Ловкач, ты нам пример для подражания, только во владении короткой бронзой, конечно.

От щедрой похвалы старшего по возрасту-званию юноша-гамор вздрагивает уже не в шутку, теряет дар речи, прикладывает благодарно обе руки к груди. Повышение ранга в обществе достойных отмечено при трёхстах свидетелях. Хвала от товарищей одурманивает ловкача. От нахлынувшего блаженства «софист» -эфеб закрывает глаза. Вид у юноши в точности как у закрывающего грандиозно проведённый симпосий симпосиарха. Нет только пышного пиршественного венка, съехавшего на щёку. Волна смеха, по высоте звука двукратно превосходящая предыдущие, окатывает поместье Полидама. Столь хвалимые в нравах Фрасиклом четвероногие отзываются людям испуганным ржанием. Корифей вкладывает два пальца в рот. Пронзительный свист оканчивает смех. Ливень усиливается. Становится прохладно. Ряды берутся за тренировку.

– Мой Протагор, – Ловкач почтительно склоняется перед старшим по возрасту. – Я не понял мотивации Зевса в трагедии. – Карие глаза «софиста» -кинжала встречаются с твёрдым взглядом драматурга. – Зевс собирается низвергнуть отца Кроноса ради… славы ? Или Зевс идёт на стасис ради тирании среди богов?

– Протагор, можно я отвечу за тебя? – Корифей вступает в разговор. Тренировка вновь прерывается. – Салеф, скажи мне, ты слышал, когда я пел:

Фрасикл, важно продекламировав пояснительный отрывок, не дожидаясь ответа от «софиста-ловкача», извиняется перед драматургом:

– Мой Протагор, не держи обиду на Салефа. Салеф – парень славный, только чересчур прилежный. У него и отец был таким – застал отца Салефа. Всегда за Салефом замечал: что ни доверишь ему – выполнит. Но старается так усердно над порученным – совершенно ничего не слышит вокруг…

Три сотни артистов весело хохочут. Ловкач смеётся тоже. Драматург выбирает из кучи деревянный кинжал, протягивает «софисту». Поблагодарив товарищей, особенно долго корифея, Салеф достаёт из-за спины припасённый кинжал, передаёт драматургу. Тренировка в кинжальных поединках продолжается под грохот стен воды. За навесом обширные лужи сливаются в пруд.

За два дня до литургии. Храм Тихе. Слегка за полночь.

Ночь выдаётся густо-тёмной. Плотные чёрные облака с редким дождём закрывают звёзды, луну. Занавес на небе беспросветен. Редкие мерцающие огни на крепостных башнях служат неверными ориентирами запоздалым прохожим, возвращающимся из гостей домой. На мрачных улицах неприятно идти. Если нет спасительной масляной лампы или хвороста факела, то приходится держаться за стены домов, повторять путеводные молитвы богам.

Странный зимний холод для обычно жаркого конца весны разливается дыханием моря. Туман застревает незваным гостем в переулках узких улиц. Насыщенный липкой солью, промозглый ветер пронимает путников до костей. Две тени случайно сходятся у колон скромного храма Тихе. Колоны храма становятся прикрытием от ветра и дождя для теней, укутанных по-ораторски 68 68 По-ораторски – с закрытыми обеими руками. , в серых гиматиях длиною пониже колен. Тени прислоняются плечами к шершавым камням обители богини счастливого случая.

– Брасид, сколько у нас людей при бронзе? – Властный шёпот тени, что значительно крупнее сложением, шире в плечах, выше на полголовы. Мужчин подобной телесной мощи в полисе наберётся едва ли с десяток.

– Мой предводитель, – хрипло отзывается тень, ростом средним, пониже, жилистый муж, тоньше в фигуре, – пять тысяч преданных. Последняя партия бронзы из Аэтны прибыла сегодня вечером. Привезли на пять сотен железных прутков больше. С бронзой по качеству железные не поспорят, но для короткой работы вполне сгодятся. Прутки дали в долг, под моё слово, сроком до конца Больших Дионисий. Надбавку к цене назначили небольшую, справедливую. Бронзу и прутки раздали верным.

– Брасид, ты поведёшь две тысячи лучших на театр. Худших, а также к нам примкнувших оставь у храма, для резерва. Резерв тот поведёшь после театра на Ахрадину. Твоё первое дело будет наиважнейшим. Ахрадина – ерунда, подождёт. Ортигию измором возьмём. На орхестре выступи перед демосом, как уговорено. Речь в рифме помнишь? – Металлический тон власти сменяется на снисходительный дружеский.

– Помню твои слова в рифме. Убедительные доводы – никто не устоит. Сложно для меня говорить на людях. Не моё – словами потрясать. Молчун я. Но за драгоценный Тихе могу и сказать. – Собеседник отвечает, как прежде, подобострастно. «Предводитель» утыкается, как телёнок, лбом в лоб Брасиду. Разняв лбы, пристально смотрит в глаза. Брасид шепчет уверенно: