Юрий Слобода - Потом пришли буржуины

Из прозы жизни фильтруется поэтическое адажио. И не на небе исполняется лебединый танец чувств. Всё это происходит на земле – родине журавлиной грусти с ангельскими крыльями и дьявольскими шпорами, жизнеутверждая эстафету уродства и красоты.

– Зачем?

– Чтобы назвать себя Маэстро Человек. Чтобы этим так же могли дышать, как творениями Леонардо. Этому учил отец.

– А что от этого твоему отцу и великому мастеру: Почет? Слава? Роскошь? Быть самой умной обезьяной в джунглях и читать мысли бога? Постамент памяти над гробницей? С эпитафией: «Он жил, как у Христа за пазухой. В сказочной нищете».

Или, может быть, здесь заложен хитрый принцип мутации? Пару сотен тысячелетий и вознесётся Он – бого-сапиенс, разумной стихией, равный космосу. Выделив себя из человеческой расы. Происходя, как из антропоида астронавт.

– Именно так оно и будет, – спокойно ответила Кира. – Как в цивилизации леборийских конегистр праатлантисов.

На мгновение задумалась Роза Андреевна, R/A9kmm…

Сквозь дремучие дебри космического времени продирается идея разума. Бесконечна её цель. Она продвигается, совершенствуясь в организмах. От простого – к немыслимому.

Вот она на балу инфузорий-туфелек – Золушка-замарашка на презентации роскоши. Вот она уже в стае пещерных женщин, а далее – царица Египта. Вырастает, закрывая тенью Землю. В то время, как её подруги амебы с инфузориями, толпой выползают на сушу, из грязной капли.

Проповедуя: Что мир незыблем и стоит на трех головастиках. И вся вселенная – квакающее болото. Поклоняясь власти хозяина пьявок, – Дуримару.

Проносится «она» уже в другом времени и не заметит их. А в «ней» увидят – инопланетную божественность.

Потекли недели испытания искушением грешника. К высшей мере духовного наслаждения приговорила его Кира Изумрудовна. Угощая сладкой беседой и спелой грудью с ягодкой соска, выпадающей из домашнего халата. Куда лениво закатывал Андрей зоркое глазное яблоко, как бильярдный шар. Терпеливо принимая очищение.

Но как-то, в отсутствие хозяйки Киры, решил испытать покаяние бесов души. И прошёлся по комнаткам общежития, словно пробравшись в райский палисадник.

И попал на именины незнакомой цыганки Нади. Вместе с ней гадал по руке её назойливым подругам, осыпая щедро желанной глупостью захмелевших красавиц. Сам он водки не пил. Не хотел, чтобы из него выполз бес, выдавливая нутро рогами.

Черноокая Надя склонилась над ним с пузатым бокалом, где запускали воздушные бульбы колючими брызгами игривые бесы шампанского. Одарила золотой улыбкой. Каштановый локон именинницы упал на щеку Андрея. И заскользил по ней, пушистой паутиной опутывая глаза.

Андрей запечатлел подарочный поцелуй вслепую. Влажные губы ромалэ выхватили его и запили шампанским, отпустив.

Отплясав цыганочку, она подсела к нему, веером разложив шёлковый сарафан с фиолетово-пурпурными павлиньими глазами. Ажурные линии кармина волнами разошлись на коленях. Шаловливые пальчики шельмы пробежались по его виску. А зрачки колдовали на смазливом лице, завлекая поиграть в цыганскую рулетку. Она поднесла прозрачный шкалик. Хрупкая стопочка, потерявшая невинность, колыхалась в её острых коготках. А там, крокодильи слёзы зелёного дракона сияли родниковой чистотой.

– Пригуби снотворного от грусти.

Зеркальные капли сорвались вниз. Она небрежно смахнула их ладонью. Серебряный медальончик в виде сердечка выскочил из-за пазухи. Андрей поймал его. Натянув тонкую блесну ниточки на шее смуглянки. Заарканив, как конокрад норовистую лошадку воровской уздечкой. И она поддалась. Медленно и незаметно наступал вечер.

Тяжелое красное солнце скатывалось за горизонт. Оставляя за собой пыльное небо… Золотые лучи торжества выпили день…

Обманчиво цыганское счастье. Свободное, как ветер в поле. Пока догоняешь – твоё.

И снова услышал Андрей далекий клекот мифической птицы в ультрамариновом оперении. Мираж благополучия растворился.

– Я уезжаю.

И душа забилась, как канарейка в грудной клетке.

– Куда?

– Вперед.

– Когда ты едешь?

– Сейчас.

Она наклонила голову и каштановые волосы расползлись с плеч. Заслезил от воспаленного света в люстре стеклянный брильянт. В застывшем свечении зеркальной капли хрустнуло хрупкое хрустальное время. И полетели его секунды.

Тонкая прядь коснулась его щеки. Надежда опустила бокал, вдыхая в него грусть.

– У тебя будет долгая дорога, которая не кончится никогда. Но ты увидишь край счастья за горизонтом и будешь спешить к нему всю жизнь.

– А что там за горизонтом?

– За горизонтом – горизонт.

Она улыбнулась.

– Женское чувство сильнее логики – в этом логика женщины. Это не гаданье цыганки. А сейчас останься.

Она загасила назойливую лампу, отключив электричество…

Ночь промелькнула, как лёгкий утренний сон.

– Я провожу тебя.

– Не надо.

– Тогда скажи что-нибудь на прощанье.

– Прощай, Надеждинка.

На вокзале Андрей приобрел счастливый билет путешественника и зашел проститься с Кирой в краеведческий музей. Оазис истории пустовал. Распахнутые залы были наполнены тишиной.

Эксгумация прошлого необходима. Заглянув сюда, можно узнать, что пещерная революция продолжается. И мамонты, вымершие в допотопное время, еще тайно проживают здесь. Маскируясь под видом чучел. Это оттаявшие ледники высокогорья выпустили их. И они рыщут в поисках вольных пастбищ. И дикий снежный человек открывает на них сезон охоты, загоняя красными флажками в волчью яму. Идёт великая человеческая охота на зверообразных и человекоподобных.

Кира выдернула его из большой залы, проведя темным коридором в маленькую комнатку с коричневым дерматиновым диваном.

– Это что, кабинет свиданий?

Она молча закрыла двери на ключ. Океан бездонных глаз наполнялся откровением чувств.

Незрячий художник Изумруд создал свою дочь, как первую женщину – заготовку женской модели. В проницательных очах сияла его мудрость. Кира уже оторвалась от земли, но ещё не могла достигнуть неба. Которое, казалось, вот-вот, рядом, за горизонтом. И она парила девочкой, выпорхнувшей из замужества, не сумевшая превратить себя в мохнатую супружескую гусень.

Спутница-мечта странствующего рыцаря. Слепая богиня Оза.

– Я подарю тебе портрет Ра – спокойно произнесла она.

– А он пусть живет в моем подсознании, как ты.

Кира, как госпожа, отпускала Ра на волю из рабства. Она развернула картину, стоящую у портьеры. Очевидно, приготовленную для него. Призрак, как добрый Мефистофель, зыркнул с полотна зрачком.

– Тогда я его срежу с подрамника.

Лезвие вошло в мир бога, ломая его вездесущую действительность. Тело его обмякло, скукожилось, скручиваясь в рулон. Полоска света еще пробивалась к нему. Потом и она погасла, замуровывая призрака.