Алексей Резник - Хроника пикирующего района

– В каком смысле – глубоким?! – живо встрепенулась Лариса, уже с большим интересом слушавшая неожиданного и загадочного собеседника, чем следила за тем, что творилось на сцене.

– Пикирующий район находится бесконечно глубже всех остальных районов края в той пропасти, куда все они летят. Они еще летят, а он уже «пикирует» и из пилотской кабины сквозь рваные облака самых причудливых форм и расцветок хорошо начинает различаться Дно…

– Какое дно?!

– Дно Пропасти…

– Какой пропасти?! Костя – ты что?! Может ты болен?! – она порывисто взяла его за запястье безвольно лежавшей на коленке правой руки и поразилась, насколько холодным и худым оказалось это запястье – словно дотронулась до заледеневшей кости, обтянутой сухим и тонким древним пергаментом.

Совсем не обращая внимания на естественный сердобольный чисто женский порыв Ларисы и даже не повернув головы в ее сторону, Костя пробормотал:

– Не безвременья – не думай. Я имел ввиду пропасть Лжи, которая до сих пор почему-то считалась бездонной, но мы первые… Мы – корреспонденты газеты «Хроника Пикирующего Района» открыли, что у нее имеется Дно, куда все мы скоро обязательно рухнем, если не сумеем выйти из затянувшегося Пике «Лжи во спасение»… б-р-р-р!!! – он передернул плечами и замотал головой, как пес, которому в уши попала вода.

Лариса молча смотрела на Костю с открытым ртом, а он упрямо продолжал буравить страшным взглядом сцену, вернее все еще продолжавшую получать поздравления там Ирину Борисовну Ветренникову – редактора «самой правдивой газеты» целого огромного богатого края огромной богатой страны.

Когда наконец-то счастливая редактор «Первобайского Вестника», сгибаясь под тяжестью поздравлений, призов, подарков и премий, наваленных на ее крупные полные плечи за кристальную честность, покинула сцену, направившись к своему месту в пятом ряду, Костя скорбно опустил голову, осторожно вынимая холодное запястье из пальцев Ларисы, и обречено произнес:

– Наш Район не сумеет выйти из своего крутого пике!…

Лариса хотела сказать ему что-нибудь ободряющее, но внезапно в огромном зале погас свет – вырубилось все электричество, какое здесь имелось в наличии. Где-то почти сразу дико взвизгнула женщина – может быть, даже, это завизжала только что награжденная Ирина Борисовна Ветренникова. Громко и испуганно заматерился хриплым басом какой-то пожилой корреспондент. На месте, где только что сидел молодой и странно-загадочный журналист таинственной районной газеты «Хроника Пикирующего Района», Константин Боровой, сильно заискрило, защелкало ярко-голубым огнем, Ларису обдало горячей озоновой свежестью, и она едва не впала в глубокий безопасный обморок. Но высокий профессионализм или жуткое женское любопытство, а может, и то, и другое, вместе взятое, помогли удержаться мужественной девушке по эту сторону сознания. И еще до того долгожданного момента, когда включилось освещение, она безошибочно почувствовала, что Константин Боровой бесследно исчез не только из этого зала, но и из этого мира – мира нормальных Средств Массовой Информации, отправившись туда, откуда и прибыл несколько часов назад – в «какие-то дальние-предальние «чертовы газетные дали»…

Костя проснулся от собственного крика и, усевшись на положенной ему по штату узкой холостяцкой кровати, тупо уставился в окно, свежо переживая только что увиденный кошмарный сон. За окном клубился густой белесый предрассветный туман, бесшумно наползавший зловеще вытянутыми щупальцами на внешнюю поверхность оконного стекла крохотной Костиной комнаты – одной из типовых комнат двухэтажного общежития для незамужних сотрудниц и неженатых сотрудников Аппарата Администрации Района. В клубах тумана почти полностью утонули верхушки дремучего соснового леса, едва ли не вплотную подступавшего к стенам общежития.

«Грибы, наверное, пойдут!» – машинально подумал Костя, наметанным взглядом отмечая небывалую плотность консистенции тумана. – «А, может, и кое-что другое пойдет!» – моментально криво усмехнулся он, отбросив более или менее приятные мысли о грибах. Через секунду он перестал думать и о тумане, весь целиком, окунувшись в только что просмотренный сон, где он присутствовал незваным гостем на фантастическом «Балу Прессы». Хотя это был не совсем сон…

Костя мучительно застонал, сжав виски ладонями: «Что я завтра на планерке-то Александру Иванычу скажу?! Пропали же мы почти совсем!!! Ох, пропали!!!…».

Он встал босыми ногами на холодный пол, застеленный домотканым полосатым половичком, подошел к окну, предусмотрительно задернул шторки (согласно правилам техники безопасности), вернулся к стене, где темнело пятно выключателя. Посмотрел еще несколько секунд раздумчиво на квадрат окна, прикидывая степень возможной опасности, но все-таки решил рискнуть и включить свет – да и время необходимо было срочно узнать. Пальцы повернули выключатель, и узкое пространство комнаты залило неяркое желтое сияние лампочки, сиротливо висевшей под самым потолком на голом проводе без абажура. Лампочка осветила убогое убранство комнатки двадцатипятилетнего корреспондента, не обремененного семьей и какими-либо перспективами, и хозяину комнатки сделалось вдруг как-то по особенному остро тоскливо. Он решил прогнать непрошеную тоску работой, тем более что будильник показывал начало пятого утра и Костя понял, что уснуть уже не сможет. Взгляд его темных глаз беспокойно скользнул по ворохам бумаг, покрывавших фанерную поверхность древнего письменного стола, и постепенно восстанавливающаяся память методично принялась перечислять недоделанные материалы, валявшиеся на столе в порядке их срочности и актуальности.

Накинув старый, продранный во многих местах, махровый халат, доставшийся ему по наследству от предыдущего хозяина комнаты и всунув озябшие ступни в дырявые тапки, Костя нехотя подошел к столу, уселся на жалобно скрипнувший хлипкий стул и принялся было просматривать бумаги. Но именно – «было», потому что ему неожиданно захотелось чего-нибудь перекусить или, хотя бы, выпить стакан горячего чая. Сами собой вспомнились аппетитные сытные ароматы неведомых волшебных закусок, витавшие под сводами того огромного зала, где проходил «Бал Прессы» и чуть-чуть не спровоцировавшие у него голодный обморок. Рот Кости наполнился слюной, он энергично пересек комнату и воткнул штепсель шнура спиральной электроплитки в розетку, треснувшую пополам и чудом державшуюся в гнезде. Поднял с плитки большой алюминиевый чайник – в нем оказалась наполовину налита темная вода из лесного озера, пахнувшая фиалками и «кукушкиными слезками» (озеро выглядело достаточно живописным, располагалось оно всего в полукилометре от общежития, и носило поэтичное красивое, но немного печальное наименование – «Озеро Скорбящей Ларисы»; прошлым летом в нем купалась молоденькая сотрудница «Отдела паталогии районного животноводства» и ее, с последующим летальным исходом, искусала какая-то огромная бешеная щука; щуку, между прочим, до сих пор не поймали, но народ, особенно – пьяный, упорно ходил купаться на озеро, во все времена славившееся своей вкусной чистой душистой водой цвета темной грусти). Костя поболтал увесистым чайником, с удовольствием прислушиваясь, как в нем нежно булькает лесная темная вода, и поставил на быстро раскалившуюся спираль плитки. Плитка стояла на тумбочке, выкрашенной коричневой половой краской. Краска давно уже облупилась, да и тумбочка рассохлась, но на ее двух полочках все еще можно было хранить продукты. Костя опустился перед тумбочкой на корточки и, прежде чем открыть дверцу, попытался вспомнить, что там сейчас могло лежать, одновременно в который уже раз удивившись, насколько ненормальными свойствами обладали эти проклятые «командировочные сны», как называл их Александр Иваныч. Он так и не вспомнил, хотя кроме него в тумбочку никто не лазил, да и, вообще, никто не входил в комнату по одной простой, но, вместе с тем, парадоксальной причине – по сути, сам Костя никуда не отлучался, мирно проведя ночь в кровати. Открыв тумбочку, голодный журналист обнаружил там пол-булки старого засохшего хлеба, изнутри прогрызенного крысами, пару больших перезрелых темно-розовых редисок и какую-то непонятную дрянь в грязной фарфоровой тарелке. Немного, впрочем, дрянь напоминала старые-престарые пельмени, облитые чем-то вроде томатной пасты, откуда уже испарился томатный сок и остались одни горькие несъедобные специи.