Алексей Резник - Планета несбывшихся снов

…Зато т о т ее увидел прекрасно благодаря тому, что она неосторожно остановилась у самого края Ветви, оказавшись в пределах видимости с поверхности Болота особенно зоркими его обитателями. В данном случае в роли такого зоркого болотного обитателя выступил не кто-нибудь, а – сам Вождь Болотных Карликов Эгиренечик, благодаря телескопическому устройству своих страшных оранжевых глаз, различивший обнаженную Богиню Деревьев с расстояния в несколько десятков километров (земных километров). Примерно, не менее литра кипящей пенистой слюны вылилось из клыкастой пасти Эгиренечека при виде почти обнаженной Геры. Он глухо яростно зарычал и поклялся самому себе, что обязательно заберется этой Весной на Дерево и: «…сделаю эту девку своей рабочей младшей женой!!!!!!!!!»…

На экзамене Джону Гаррисону достался билет с вопросами, прозвучавшими для него равносильно приговору: 1). «Основные отличия Аналайской фауны от Земной»; и: 2). «Почему на планете Климберра не умирают люди?». Про «Аналайскую фауну», равно, как и планету Климберру, он, конечно, слышал не раз, но, ровным счетом, не знал, даже в самых общих деталях, ни о том, ни о другом. Ну а сама, собственно, постановка второго экзаменационного вопроса, связанного с удивительнейшей спецификой человеческой жизни на планете Климберра, прозвучала для Джона одним из наиболее парадоксальных и полных откровений за все прожитые им годы – он внезапно понял, что не имеет понятия не только об Основах космической зоологии, но и обо всей человеческой жизни.

Скорее всего, что сильное внутреннее смятение зеркально отразилось на выражении лица Джона – подобный вывод он сделал, мельком взглянув на экзаменатора, профессора Солонца, в чьих глазах открыто светилось глубокое злорадное удовлетворение. Эмоционально Джон, однако, никак не отреагировал на столь открытое проявление Солонцом неприязненного отношения к себе – в Джоне что-то надломилось сегодня рано утром. А точнее – в шесть часов. В шесть утра ему позвонили из КМБ (Комитет Межпланетной Безопасности) и сообщили, что хотели бы с ним встретиться сегодня прямо в деканате факультета для небольшой доверительной беседы. По душе Джона немедленно разлился тошнотворный мутноватый осадок, а в голове зазвучал назойливый зуммер тревоги второй степени. Наверное, именно поэтому-то он и стал несколько индифферентно относиться к перспективе возможного завала и – к стойкой антипатии, испытываемой по отношению к нему, тяжело больным, и во многих других отношениях, несчастным, профессором Солонцем. Тем более Солонц слыл не совсем нормальным человеком по той причине, что в углу его кабинета с незапамятных времен стояло огромное знамя из кроваво-красного бархата, обрамленное золотой бахромой и золотыми кистями. И на знамени этом, богатым золотым же шитьем был насквозь прошит профиль головы человека, умершего более тысячи лет назад, Человек этот являлся создателем огромного государственного образования под названием Советский Союз, также канувшим в Лету вслед за своим создателем более тысячи лет назад. Джона инстинктивно отпугивало странное древнее знамя и изображение головы лысого человека на нем с очень умным и внушительным лицом. Ходили слухи о том, что в современной Космической России таких, как Солонц, насчитывалось несколько тысяч человек и они создали целую полутайную-полуявную организацию, с которой, якобы, была тесно связана КМБ.

К неприятным мыслям о воскресших коммунистах нет-нет, да и примешивалось воспоминание о сегодняшнем красивом, но загадочном сне, заключительным штрихом, дополнявшим картину кавардака, царившего у Джона в голове. «Когда-нибудь-то отстанут от меня КМБ-эшники?!» – в отчаянии захотелось закричать Джону, и он едва-едва не застонал вслух.

Профессор Солонц громко, не стесняясь присутствия пятерых студентов, отхлебнул из стоявшего перед ним высокого бокала какого-то, по всей видимости, лекарственного пойла, яркого ядовито-зеленого цвета. Старый преподаватель неторопливо прополоскал им полость рта, слегка надув при этом дряблые щеки и затем уже пойло оказалось им, в конце-концов, проглоченным. «Какая же он все-таки невоспитанная свинья!» – убежденно подумал Джон о старом профессоре и углубился в дремучее содержание попавшихся ему вопросов, автоматически водя кончиком пера по чистому листу бумаги.

Прошел час, а на экзаменационном листе Джона не появилось ни одной членораздельной фразы. Студенты один за другим беседовали с Солонцем и вполне счастливыми покидали аудиторию. Постепенно приближалась очередь Джона. Вскоре он услышал свою фамилию, поднялся и сомнамбулической походкой направился к столу экзаменатора или, может быть, экзекутора.

Как ни странно, между ними началась довольно оживленная беседа, смысл которой постоянно от Джона ускользал, словно бы его отделяла от Солонца густая полоса тумана, в которой безнадежно вязли любые звуки, блекли краски и гасились эмоции. Он очнулся вместе с заключительным вопросом Солонца, прозвучавшим холодно и сухо:

– Итак, последний шанс, Гаррисон – основное отличие фауны Аналаи от земной?!

Джон Гаррисон посмотрел на профессора взглядом жертвы инквизиции на своего палача. Лоб Джона покрылся вертикальными морщинами, где-то под сводами черепа что-то скрипнуло от адского умственного напряжения. Возможно, что это скрипнули сжавшиеся со страшной силой челюсти Джона. Бедняга смятенно смотрел на каменное лицо профессора Солонца и с нарастающим ужасом постепенно постигал ту непреложную и страшную истину, что ему пришел конец – он вчистую завалил Основы Космической Зоологии и автоматически исключался с пятого курса одного из самых престижных и знаменитых университетских факультетов мира.

– Вы свободны, Гаррисон! – отчеканил Солонц, – Надеюсь с вами больше никогда не увидеться.

Двухметровый Гаррисон медленно поднялся, машинальным движением пригладил густое каре светло-русых волос и, не произнеся ни слова, вышел из экзаменационной аудитории, сделавшейся его эшафотом. Двухчасовая пытка экзамена закончилась непоправимой полной катастрофой для студента – одним студентом стало меньше на свете. Сидевшие в аудитории и ждавшие своей очереди однокашники Джона проводили атлетически сложенную широкоплечую фигуру «срезавшегося» товарища сочувственными взглядами.

В коридоре Джона обступили с одним и тем же вопросом:

– Ну, как, Джон?!

Среди кругом обступивших его однокурсников, Джон заметил Марину Баклевски, смотревшую прямо ему в глаза виноватым сочувствующим взглядом. Джон криво усмехнулся персонально ей и вместо ответа, молча провел, вплотную сложенными двумя пальцами, поперек горла. Установилась гробовая тишина. Стройная темноволосая симпатяшка Марина, испытывавшая, видимо, большую неловкость и раскаяние за нелепую вчерашнюю ссору, неуверенно произнесла: