N. Merilion - Она – Пристань. Ambo Valentia

Справа от меня остановился шаттл, лениво выплюнув спешащую по домам толпу. Последний поток работающих людей. Через 20 минут город окончательно вымрет.

Возможно, мне стоило поторопиться, и, невольно подхватив ритм толпы, я понеслась вперед, сокращая расстояние до дома.

Уже на подходе к дому снова замедлила шаг. Смеркалось, и я остановилась возле квадратной клумбы, наполненной голубоватым гелем, с огромными листьями.

Эти листья блестящего металлического цвета снабжали нас запасами воды, кислорода и тепла.

Какое-то время я просто стояла рядом с клумбой, осматриваясь. Город затих, а ураган-мятежник в моей душе только начинался.

– Сегодня я гуляла по городу. В белом браслете это не опасно. Гулять – это нечто новое в моей жизни.

– Как прошла процедура? Опиши подробности.

– Кайт… Иногда мне кажется, что ты меня не слышишь…

– Правильно, я тебя читаю.

– Я не об этом… – но тем не менее послушно описала все максимально подробно.

– Какие ощущения сейчас?

– Все спокойно. А возможно, напряженно.

– Когда следующий сеанс?

– Завтра, после работы пойду туда.

– Какие эмоции по этому поводу?

– Я не хочу идти, присоски делают мне больно. И вообще этот аппарат пугает меня.

– Не бойся.

– Ты так говоришь, будто испытывал уже то, что я испытала сегодня. Тебе легко говорить.

– Как знаешь.

– Ты попадался когда-нибудь так, как я?

– Как ты – никогда. Но все равно, не бойся.

– Я не стану бояться, ты, главное, будь всегда на связи. Если я буду знать, что ты ждешь меня, мне будет легче проходить процедуры.

– Ищи силы в себе, а не в «Зеркале», Пристань.

– Почему нельзя было просто написать «хорошо»?! Неужели я прошу так много??????? – резко нахлынувшие эмоции бросились в пальцы, и те сами собой набрали сообщение.

– Уооо. Ничего себе реакция.

– Прости меня. Прости!! Я не знаю… Я не проконтролировала себя. Это была чистая реакция.

– У человека после терапии не должно быть эмоциональных вспышек.

– Прости, пожалуйста.

– Не извиняйся. Ты тут ни при чем. Расскажи медику о том, что после процедуры у тебя появились вспышки агрессии. Он, видимо, ошибся с аппаратом или с продолжительностью сеанса.

– Я все сделаю, как скажешь…

– Хорошо. Я рядом, не переживай.

Эти Сектанты мешали мне пройти! Они так и стояли на коленях, натирая свой лоб камнем, они заполонили собой всю дорогу!

Я не хотел больше пробираться через них, касаться их тел! В конце концов, они мешали пройти всем! И если во всем этом болоте всех все устраивало, то меня – нет.

И тогда я попросил Пересмешника отодвинуть Сектантов.

Я должен был его остановить. Но я этого не сделал. Я ждал… …земля стояла твердо, и я смотрел…

А Пересмешник подходил к каждому Сектанту, хватал его руку-плеть с зажатым в ней камнем и расшибал ему голову. Один за одним. Он колол их, как орехи. И никто не сопротивлялся.

Сектанты ждали своей участи, не двигаясь.

Бордели затихли, изгои, уроды, пленники, приговоренные, рабы — затихли все и молча наблюдали за Пересмешником.

И я видел восхищение в их взглядах. И я видел их страх.

…делайте все, что я попрошу…

Так я вспомнил ту фразу, которую стал забывать…

Когда Пересмешник закончил, он заявил, что я могу пройти свободно. И что так должно быть всегда. Дорога передо мной всегда должна быть свободна.

Мы молча шли к нашей камере, а позади звонил колокол. Последний удар затих не сразу, он еще долго вибрировал в воздухе, пытаясь коснуться меня. Но не коснулся. По ком звонил тот колокол?

Теперь Пересмешника опасались все. Они шептали за его спиной, что он ненормальный. Что он ребенок Пустоши, а значит, худший из всех. Ведь его воспитывает Пустошь.

Никто и никогда после не выиграл у меня на ринге. Они просто не выходили драться со мной. Я не был самым сильным, нет. Но, возможно, они боялись потом не дожить до утра, если обидят меня.

Поэтому я стал вечным зрителем, ходил играть к Женщине с Окраины Пустоши, и все же… искал выход.

Я искал выход не потому, что мне было плохо в Пустоши. Я принял ее…

…я любил тишину… скажи мне: «Тише, ты тише…»

Я искал выход, потому что хотел стать первым, кто его найдет.

Сделать свой авторитет непоколебимым.

И была еще одна причина: я жаждал доказать Отцу, что даже после того, как он обрек меня на бесконечное наказание, я выбрался. Тысячи раз я представлял себе его взгляд, когда он увидит меня перед собой. И частенько смеялся до слез, представляя картины нашей встречи. …чесал зубами свои руки…

Я шел тогда к Рингу поглазеть на новый бой, как вдруг начал ощущать, что вместо ровной дороги иду в горку, сильнее и сильнее. В одно мгновение я осознал, что вся наша равнина вдруг накренилась, и Пустошь превращалась в горку. С визгами, криками люди покатились с горки, я споткнулся и кубарем вращался вместе со всей толпой. Неподвижными остались камеры, здания, церкви. И резко, также в одно мгновение, горка опустилась, и все приняло прежний вид.

Когда я пришел в себя, мы с Пересмешником побежали к Женщине на Окраине Пустоши.

Я ворвался в развалины, в которых она обитала. Но ни один камушек не сдвинулся с места.

Она восседала на камне, уже успела прийти в себя и ничем не выдавала свеё смятение.

– Я… испугался… за Вас, – сбивчиво объяснился я в ответ на вопросительный взгляд ее бездонных глаз.

…слишком… она вся слишком…

Она молча указала на коробочки, которые, как обычно, лежали в той же самой последовательности.

Я надеялся найти хоть какое-то отличие в их расположении, ведь должна же была хоть одна сдвинуться в момент необъяснимого возникновения горки… но тщетно… один и тот же узор… и я нехотя сел снова их собирать.

Надо было приходить…

…не надо…

Вся Пустошь в тот вечер обсуждала случившееся, а я собирал коробочки у ног Женщины с Окраины Пустоши.

День 20 ведения дневника

По совету Кайта я сообщила медику о своей вспышке, утаив, безусловно, чем она была вызвана и при каких обстоятельствах, и мне поменяли расписание процедур. К моему ужасу, он удвоил их количество.

Я посещала аппарат уже четыре раза, переживая эту пронзительную боль в голове от присосок, бьющих током. Во мне вызывали эмоции, погружая меня в различные ситуации, сканируя, как мой мозг реагирует на них, а потом применяли ток, чтобы дать понять мозгу, что эти эмоции нежелательны.

В этих ситуациях я общалась с людьми вживую, меня обнимала женщина, по всей видимости, игравшая роль моей матери, в этих «живых» картинках было много ярких цветов, много света. Было море, огромное, синее, бескрайнее, и я пыталась сбежать по морю, подальше от этого кошмара.