Мирослав Селенин - Странник

Как описать то, что случилось потом? Все задрожало, стены пентхауса заходили ходуном, Чикита от страха так сильно вцепилась в мою шею, что разодрала ее до крови, мы почувствовали страшный толчок, все расплылось, и мы понеслись со страшной скоростью по воронкообразному пространству, не чувствуя под собой ни ног, ни рук, да и вообще никакого ни ее ни моего тела. Воронка становилась все уже и уже и неожиданно выплюнула нас именно туда, куда я так мечтал попасть, а именно в знаменитый принстонский дом, в котором Альберт Эйнштейн провел последние двадцать лет жизни. Оказавшись у него за спиной, мы затаили дыхание, дабы не напугать своим неожиданным появлением корифея физической науки. Но Эйнштейн не был бы Эйнштейном, если бы не заметил, что в непосредственной близости от него произошло необъяснимое искривление пространства-времени. Он положил ручку на стол, медленно выпрямился в своем любимом кресле и повернулся в нашу сторону. Не знаю, как я бы повел себя на его месте, увидев непонятно откуда появившихся странного молодого человека с обезьянкой на плече, но старик повел себя очень достойно и, я бы даже сказал, озорно.

–

Кто здесь? – просто спросил он.

–

Это я Странник. А это Чикита. Вы видите нас?

– Конечно, что за вопрос?! Только что вы делаете на плече у своей Чикиты? – неожиданно пошутил он и тут же сам звонко расхохотался, сняв напряженность первой минуты нашего пребывания в общем поле Разума или, говоря по старинке, ирреальном мире. – Как вы вошли так незаметно? Я даже не слышал скрипа ступенек моей любимой лестницы. Впрочем, это не так важно, верно? Раз уж вы здесь, значит, вам что-то нужно… Но что?

Едва я открыл рот в робкой попытке попытаться объяснить причину нашего визита, как неутомимый гений поднял вверх указательный палец и произнес:

– Молчите! Кажется, я знаю.

От удивления я забыл даже то немногое, о чем намеревался сказать. Чикита же нервно заерзала и неожиданно для себя самой издала странный звук, похожий на человеческое «О’кей», после чего, смутившись – а кто бы на ее месте не смутился? – закрыла лицо лапами и виновато потупилась, лишь изредка бросая в сторону проницательного хозяина беглые взгляды.

– Вам, вероятно, не дается теория относительности, и вы пришли, для того чтобы я объяснил вам кое-что – ведь так?

– Да, но…

– Простачкам я говорю про теорию относительности: это когда Цюрих остановится у этого поезда. Но вы, я вижу, не простачки, особенно она, – заметил Эйнштейн и, откинувшись на спинку кресла, залился поистине детским смехом.

В этот момент мне удалось разглядеть его лучше. Толстый вязаный свитер, широкие холщовые брюки и сандалии на босу ногу – таков был нехитрый наряд этого великого человека. Но лицо, это испещренное морщинами лицо с пышными усами, обрамленное густой седой шевелюрой с вечно горящими огнем познания глазами, заставляли трепетать любого собеседника. Казалось, в его голове находится вся Вселенная, разложенная по полочкам, красиво упакованная и расписанная от и до математическими формулами. «Вот почему я здесь, – подумал я. – Конечно, кому, как ни Эйнштейну лучше знать, откуда я мог появиться на этой грешной земле, минуя не только зародышевую, но и последующие немаловажные, а, может быть, и самые важные стадии человеческой жизни. Надо пользоваться моментом и попытаться выяснить у старика…» Непроизвольно мой взгляд сфокусировался на его нервно подергивающейся в такт приступам хохота правой ноге, закинутой на левую.

Не оставив это без внимания, ученый счел нужным пояснить:

– В юности я обнаружил, что большой палец ноги рано или поздно проделывает дырку в носке. Поэтому с некоторых пор я перестал одевать носки.

– Думаю, вы имеете на это право, – выбрав нужный момент, вставил я.

– Ладно, ближе к делу, – лицо ученого приняло серьезное выражение, – на самом деле вы отвлекли меня от очень важного занятия: я заполнял налоговую декларацию. Это черт знает что! Вы, Странник, когда-нибудь заполняли налоговую декларацию? Вашу Чикиту я даже не спрашиваю.

– Я нет, – честно признался я. – Я вообще не представляю, что такое налоги.

– Счастливчик. Вы что же с Луны свалились, что ли?

«Может быть», – подумал я, но на всякий случай ответил:

– История моего появления на свет покрыта мраком, сэр. Поиски ответов на извечные вопросы и привели нас сюда.

Эйнштейн внимательно посмотрел на меня… Представляю удивление некоторых по поводу всего происходящего и ввиду дискретности моего образа мыслей не могу удержаться от нескольких ремарок в ответ на замечания закоренелых скептиков. Это был не сон, друзья, это был не сон. Это было особое состояние проникновения в то самое общее поле Разума, о котором я уже упоминал, живущее по своим собственным законам. Все было натурально и естественно, так, будто бы это происходило со мной в другой жизни, или, если хотите, в другом измерении. Я чувствовал запахи, звуки, шевеление Чикиты у меня на плече и ее тепло, я осознавал расстояние, отделявшее меня от физика всех времен и народов, я чувствовал массу своего тела, биение собственного сердца, дуновение ветра за окном и многое-многое другое, что чувствует обычно каждый человек. Пожалуй, единственное, что мне показалось странным, и то уже тогда, когда я вновь оказался в привычной для себя обстановке, это то, что в процессе общения с Эйнштейном я напрочь забыл о времени и о той другой реальности, из которой я был совсем недавно делегирован сюда необычным Поводырем. В сам же момент погружения я не помнил ни о каком Поводыре. Я вместе со своей подружкой-капуцином был полностью интегрирован в эту новую для нас среду, которая с каждым произнесенным гениальным ученым словом затягивала нас все больше и больше.

– Знаете, а вы мне нравитесь, – неожиданно произнес Эйнштейн, – в вас есть что-то трансцендентальное. Я это чувствую.

Услышать такое от любого человека было бы приятно, из уст же мэтра приятно в сто пятой степени.

– Этой фразой вы выдали мне незаслуженный аванс, – смутился я. – Надеюсь, вы редко ошибаетесь, и я смогу оправдать ваши ожидания.

– Вы имеете отношение к науке? Что вы заканчивали: Оксфорд, Кембридж? Я что-то не припоминаю вас по Принстону?

– Сэр, если честно, то я не… – замялся было я, но великодушный Эйнштейн и тут сумел разрядить ситуацию:

– Понятно. Вы самоучка. Ищите ответы на извечные вопросы?

– Да, сэр, и поэтому я хотел бы…

– Этого все хотят, – прищур глаз физика сделался узким до состояния бойницы, – помните, молодой человек, что воображение важнее, чем знания. Знания ограничены, тогда как воображение охватывает целый мир, стимулируя прогресс, порождая эволюцию.