Снами Литт - Калейдоскоп судеб: в погоне за счастьем и оохолами. Мир хоганов

Виктор и Кшиштоф уставились на него в недоумении.

– Как это – перестанешь быть?

– Ты умрешь?

Вопросы прозвучали одновременно. Гор сам не знал, как объяснить им то, что случится, потому что и сам еще не понял, и улыбнулся ободряюще:

– Я перестану быть. Но все будет хорошо.

Он повернулся к фиолетовому гуманоиду и кивнул. Тот вместо обычного свиста вдруг низко загудел и, вытянув руки, положил одну длинную ладонь на голову Гора, а другую – на голову Виктора.

Гор видел, как упало его собственное тело и как Кшиштоф кинулся к нему, а Виктор, наоборот, развернулся и пошел к хогану.

Он перестал быть сначала Егором, потом воплощением Гора, и теперь он знал все.

Он видел Виктора одновременно сразу и везде: вот Виктор выходит из хогана на Земле, вот на него неверяще и с радостью смотрят старенькие родители – высокий седой мужчина и маленькая худенькая женщина, утирающая слезы; вот другой Виктор – копия, оставшаяся на другой планете, – гуляет со своими двумя дочками.

Он видел Кшиштофа, оставшегося помогать новичкам на этой планете, и Кшиштофа на Земле, который, наконец, отправился в путешествие в Южную Америку в археологическую экспедицию. И жизни всех прототипов и копий остальных людей и не людей, кого ему довелось увидеть в своих снах.

Он видел вторую копию своего прототипа, – бунтаря, сражающегося в отряде бунтовщиков на далекой планете, – и самого прототипа, Егора, который медленно, но все же менялся, будто получая опыт своих копий даже через бесконечные световые годы.

Он понимал, как можно знать все языки во Вселенной, и помогал разным существам понимать друг друга, прикасаясь длинной ладонью к их головам. Он понял, зачем были созданы хоганы и как они работают. И что будет после всего этого.

Но уже никому не мог рассказать, потому что это было ему теперь не нужно.

Если бы вам дали прожить жизнь заново, совершенно другую, – то какой бы была эта жизнь? Каждый задавал себе этот вопрос хотя бы раз.

Так вот, оказывается, как выглядит судьба. Как перламутровое зерно и красочный купол, вырастающий из него.

Много лет назад Егор держал в руке свой шанс, точнее, целых два шанса. Внезапный подарок, космическая случайность. Когда были найдены визитницы, а потом и Шар, когда стало понятно, как они действуют, мнения, как обычно, разделились. Одни были разочарованы, потому что надеялись, что от неких могучих инопланетян человечество получит какие-нибудь невероятные технологии, о которых столько писали фантасты. А другие, напротив, пришли в восторг, потому что Зерна и хоганы казались чем-то волшебным, чем-то гораздо лучше, чем технологии. Наверное, потому, что были похожи на сказку.

Егор задумчиво потер метку на руке. Он вернулся на то место, где бросил когда-то зерна. Из двух пятнышек, появившихся тогда на запястье, одно позже исчезло, и он даже не заметил, когда. И только спустя еще несколько лет Егор узнал, что все это означает: из двух его копий на других планетах кто-то погиб. Но целый год метка была, а значит, другая жизнь получилась, пусть и недолгая.

Второй же явно не хотел возвращаться на Землю. Егору пару раз снились смутные картины каких-то боевых стычек, перебежек, где он, по ощущениям, был главным действующим лицом. Все походило на фильмы про партизанские войны на Ближнем Востоке, но, проснувшись, он не мог вспомнить ничего конкретного. Просто знал, что это – его вторая другая жизнь, где-то очень далеко.

Он повернулся, покидая Визитницу, в которой однажды случайно дал себе два шанса прожить жизнь иначе, и пошел к машине. Дома его ждал еще один шанс на новую жизнь – двухлетний сын. Почему-то после его рождения Егору очень захотелось назвать сына Виктор, а жена улыбнулась и сказала: «Пожалуй, ему подходит. Это значит „победитель“. Давай так и назовём».

Хоган давил. Замкнутое пространство. Егор всегда избегал такого. Связей, закрытости в коконе традиций. Предсказуемости и монотонной рутины.

Стоп. Где он и откуда себя знает?

Нет, клаустрофобией не страдал. Неудачная поза?

Боль блуждала внутри головы, не позволяя узнать. Или вспомнить? Он скрывается или бежит?

Егор заставил себя опереться о рюкзак.

Потихоньку привычки брали свое. Утихомирил физическую боль таблеткой из аптечки.

Размял ноги. Проверил снаряжение. Будто еще один поход. Всплеск новизны. Предвкушал свет, поляну, горы.

Узрел – пустыня, пыль. Три розовые луны.

Жаль, Ольга этого не видит…

Полоснула боль душевная. Так привык делиться с любимой.

Растворялся оранжевый хоган в тишине на фоне золотистых барханов. Розовоперстые сполохи. Мифология. Эос.

Никаких признаков опасности. Безлюдье.

Все мы дети мифов и легенд.

Голос.

Он вторгся в сознание ручейком. Стоном.

– Ольььгаааааа… Ольга, Хельга, лебедушка…

Не воротишь, не спасешь, не дойдешь…

Мертвое лицо выжигалось в сознании поверх лун. Шорох пустыни превращался в упрямые колеи шин. Неизбежные, неуклонные.

«Это мираж. – Егор бросился на песок. – Это грезы».

Не может быть одновременной правдой локон в его памяти и эта жажда.

– Егор… гор… гор…

В Египте был такой бог. И начитанная Ольга шутила, что ей тоже достался бог. Было это после ночей, когда вся она лежала вся такая покорная и смеющаяся, с обожаемыми им изгибами.

– Нееет…

– Даааа…

Ее голос. Она здесь.

– Егорушкааа!

Надо идти и найти. Бороться и искать.

Неважно, что это, как это случилось. Чудо. Обман.

Ветер обнимал Егора. Подталкивал.

Человек брел. Он был счастлив.

Метка на руке оставшегося на Земле прототипа исчезла.

Но он этого не заметил.

Когда три розовые луны сменились одним зеленым солнцем, путешественника нашли колонисты.

Они опоздали. Слишком редко появлялись хоганы, перестали следить. Только просматривая записи дрона, смогли увидеть этот хоган. Но обленились – прошло три дня, прежде чем спохватились. Ядовитая для землян атмосфера кружила головы, эйфория длилась часами, но сердце не выдерживало накала.

Если успевали – кололи антидот, чистили кровь с помощью аппарата. Надевали маску и возвращали как младенца к реальности. Долго и болезненно.

Если нет….

– Нельзя верить розовым лунам.

Старший из них наставительно повторял это младшему, пока они возвращались.

– Убивают не луны, а собственная воля. Даже ветер – иллюзия. Вот только, спеша за иллюзией, умираешь от истощения…