Александр Харыбин - Икарус

– Послушай, Орсолини – тон моего собеседника вдруг резко сделался совершенно серьёзным – Есть одна проблема. Вот этот твой доктор Вьеццоли, ты можешь сказать – чего он хочет?

Вопрос ввёл меня в ступор. Некоторое время я молчал, не зная, что ответить.

– Ну, насколько я понимаю, доктор хочет подготовить меня к заданию.

– Да, я это знаю – несколько раздражённо перебил меня Голдини – Но ты мог бы сказать, какая у него цель? Зачем ему нужно это твоё задание?

Я удивлённо взглянул на своего собеседника. Казалось бы, ему в этом деле всё должно быть предельно ясно. Он же сам при первой нашей встрече говорил, что моё задание – получить информацию о неизвестном источнике энергии в Империи Тьмы. А доктор меня к этому готовит. И тут в моей голове начала складываться мозаика. Доктор, который не подчиняется директору Департамента Безопасности, готовит агента для важного задания. Похоже, сам доктор и является инициатором всего этого дела. Судя по всему, он и предложил владельцам Дома Варбургов эту операцию. А Голдини при этом, вроде, как на вторых ролях, что его бесит. А вот зачем самому доктору Вьеццоли это надо? Тут уж можно много, чего предположить. Может, разбогатеть хочет. Или осчастливить жителей Королевства. Но почему это так волнует Голдини? Уж не подозревает ли он доктора в измене? Надо отвечать предельно осторожно – ведь каждое моё слово может повредить доктору Вьеццоли.

– Сеньор Голдини – начал я – Пока я вижу только одну цель, которую преследует доктор – найти новый источник энергии. Зачем ему это нужно, я не знаю. Могу только предположить, что он хочет на этом заработать кучу денег.

– Хорошо – ответил мой собеседник – Возможно, так оно и есть. Только учти, Орсолини, что никто, кроме тебя не сможет понять всех действий твоего доктора. Просто ни у кого другого не хватит для этого ума.

Он помолчал немного, будто о чём-то раздумывая.

– Орсолини – наконец, продолжил Голдини – Я имею очень большую власть. Мне по силам исполнить почти любые твои желания. Ты понял? Даже те желания, о которых ты не решаешься мечтать. Но мне надо знать всё о намерениях этого твоего доктора. Я надеюсь, что мы договорились.

С этими словами он встал с кресла, давая понять, что беседа окончена.

Когда я вернулся к себе, мой мрачный учитель с собачьей фамилией уже ждал меня. На протяжении всего занятия в голове постоянно крутились мысли о словах Голдини, не давая сосредоточиться. Думаю, Канини был сегодня мною недоволен. И после отбоя, лёжа в кровати, я не переставал думать о сегодняшней странной беседе. Что это? Голдини подозревает, что доктор играет в какую-то свою игру? А, может, руководство Дома Варбургов не посвящает его в детали операции, в которой я задействован, что его сильно нервирует? Или же это обычная проверка меня «на вшивость»? Слишком много вопросов, на которые сейчас не найти ответов. Уже засыпая, решил что, если уж таким способом проверяют мою лояльность, то надо внимательно прислушиваться к словам доктора и не пропустить возможной провокации.

Последующие дни я был в постоянном напряжении, ожидая вызова к директору Департамента Безопасности. Мне нечего было ему сказать. Всё, что я слышал со стороны Вьеццоли, никак не расходилось с официальной версией. Однако время шло, а вызова всё не было. Потихоньку я стал забывать о том разговоре с Голдини.

Близился конец моего обучения. Всё чаще при мыслях о предстоящем задании била дрожь нетерпения, как перед боем. Что я встречу там – в той далёкой и враждебной стране? Наконец, начались экзамены, которые принимали мои учителя в присутствии самого директора Департамента Безопасности. Сомневаюсь, что он смог бы оценить мои знания по естественным наукам и инженерному делу, но судя по его довольному виду, результатами он был удовлетворён.

После экзаменов меня стали отпускать в город. Я никогда раньше не был в Венето, если не считать поездки под конвоем в карете с занавешенными окнами. Мне приходилось читать, что в Старое Время по улицам города текла вода, а жители передвигались на лодках. Сейчас, глядя на снующие туда-сюда повозки и шагающих по тротуарам пешеходов, трудно было в это поверить. Гулять мне приходилось в сопровождении неизменного молчаливого офицера, но за последние два месяца я настолько привык к его присутствию, что воспринимал как свою тень. Стояла прекрасная летняя погода, типичная для северной части Королевства. Солнце приятно ласкало лицо своими лучами, время от времени прикрываясь небольшими белыми облачками, медленно плывущими по бирюзовому небу. Видеть небо после двух месяцев пребывания в заточении, было сродни настоящему счастью.

Однажды, когда мы возвращались с очередной прогулки, часовой на входе в резиденцию, козырнув, сообщил, что меня ожидает Голдини. Прежде прекрасное настроение тут же улетучилось. Моментально вспомнился тот наш разговор, и вернулись прежние опасения.

Голдини при встрече выказал то же радушие, как и в прошлый раз, что сразу насторожило.

– Орсолини, дорогой – начал он после приветствия – Мне кажется, ты устал. Отъезд посольства назначен через две недели, и я считаю, что ты заслужил отпуск. Ты не против?

Несколько секунд я стоял, ошарашенный, не в силах вымолвить слова. Пока шёл к его кабинету, мысленно пытался отработать свои ответы на его вероятные вопросы, но то, что сейчас услышал, ввело в ступор.

– Так ты не против? – повторил свой вопрос Голдини, не дождавшись ответа.

– Никак нет, сеньор – едва нашёлся я, что сказать.

– Ну, вот и прекрасно. Пойдёшь в отпуск на десять суток, начиная с сегодняшнего дня. Знаешь, я бы посоветовал тебе съездить на родину. Ведь ты же два года не видел родителей. Поживёшь там с недельку, отдохнёшь нормально, а потом как раз со свежими силами поедешь на задание.

Услыхав это, я готов был броситься на него и расцеловать. Боже мой! Наконец-то я смогу увидеть родителей, брата, свой дом. Я стоял перед Голдини, глупо улыбаясь и не веря ещё своему счастью, а душа уже вырвалась из тела и летела на юг – на родину.

В казначействе по бумаге, выписанной Голдини, получил жалование за последние два месяца и ещё на месяц вперёд – шесть тысяч лир серебром. Половина была в звонкой монете, остальное – ассигнациями. Я шёл по улице, ощущая бедром туго набитую сумку, висящую на ремне, и чувствовал себя настоящим богачом. Более значительную сумму я держал в руках лишь однажды – когда покупал карету с конями для Франчески.

Чем ближе подъезжал я к дому, тем тревожнее становилось на душе. Меня страшила предстоящая встреча с родителями. Ещё обучаясь на лейтенантских курсах, я написал им пару писем, но так и не получил ответа. Мне тогда казалось, что они считают меня позором семьи, и основания для этого имелись. То, как я поступал тогда, было совершенно недостойным дворянина. Потерял голову, залез в долги, поставил отца в затруднительное положение. Не дождавшись от родителей письма, я решил, что, когда закончатся мои пять лет контракта, то приеду, если, конечно, останусь жив, и сам буду просить прощения.