Валерий Шестаков - Умри вовремя

–А не подойдут ли пломбы в зубах? – наивно вымолвил Гэмфри наклонившись к окошку.

–Не знаю, что там говорил неизвестный мне учитель, – отодвигая Гэмфри злобно прошипел Ирвин, – но если вы не отдадите деньги немедленно, я вас задушу! И забор не спасет! А следуя вашей логике, уже через месяц мне нельзя будет предъявить обвинение. Ведь это будет уже другой человек, который ко мне нынешнему не будет иметь никакого отношения.

–Что вы говорите? – вскричал пораженный ростовщик. – Но ведь я прав. И, отдавая деньги, буду действовать незаконно? Ведь он, – ростовщик указал на Гэмфри, – он никто! Он не собственник денег! А если он и является собственным наследником, так это еще надо доказать в суде! Ведь тот, кто отдавал деньги, действительно не оставил доверенности на этого, присвоившего и паспорт его, и тело!

–Но он, и я это хорошо помню, желал, чтобы вы отдали деньги, когда они ему…, то есть мне понадобятся! – выкрикнул Гэмфри, выглянув из-за спины Ирвина.

–Ваши воспоминания надо бы чем-нибудь подтвердить, – задумчиво, после паузы ответил ростовщик. – Давайте я подумаю и соберу такую сумму. А вы приходите через день-два, и мы попытаемся выйти из положения.

–Так бы и сказал, что сейчас нет денег, – зло проворчал Ирвин, остервенело, почти разрывая, протаскивая сквозь прутья решетки возвращенную расписку.

В молчании они отъехали два квартала, повернули к городу и вынуждены были остановиться, так как дорогу в самом центре поселка, где стояло единственное, наверное, на острове жилое девятиэтажное здание, построенное еще колонизаторами, перекрыла толпа. Ирвин, не желая больше потеть, остался в машине, а Гэмфри подошел к горе домашнего скарба, очевидно вынесенного подальше от здания и лежащего теперь на обочине в тылу толпы.

–Что здесь происходит? – обратился он к старику, понуро сидящему на стуле рядом с вещами.

–Вот, община решила разрушить здание, – грустно проговорил тот. Черные потухшие глаза, запущенное, в глубоких морщинах, давно небритое лицо под полями соломенной шляпы, широкие и грязные на помочах штаны.

–Но зачем? – воскликнул Гэмфри. – Ведь даже в городе нет ни одного здания выше двух этажей, за исключением Дворца! А этот смотрится издали очень красиво. Единственное здание с водопроводом и канализацией! Да еще в рыбацком поселке, вдали от цивилизации. Жаль, что оно у вас всего одно.

–Жаль? – неожиданно гневно воскликнул старик. – Хорошо, что не успели построить больше!

– Разве плохо иметь квартиры со всеми удобствами? – вскричал Гэмфри, – не то, что эти домики, с туалетами на улице…

– Это не дом! Это гроб, жить в котором стремятся недалекие люди!

–Как гроб? – вконец опешил Гэмфри, – почему?

Старик молчал некоторое время, астматически дыша.

– Поначалу я был горд, когда лет тридцать тому назад, фирма, управлявшая портом, подарила мне квартиру. Я смотрел на других, оставшихся в халупах, свысока. И лишь позднее понял, какой грех совершил, поселившись здесь. Люди строят такие дома, чтобы вымереть.

–Но я тоже жил на материке в подобном доме! И в городах сплошь такие дома.

–Сколько детей было в вашей семье?

–Я был один.

–Вот и у меня всего один сын.

–Но какое отношение это имеет к вашей квартире?

–Самое прямое. Вот у моих друзей, – кивнул старик на толпу, сгрудившуюся вокруг невидимого оратора, – по нескольку детей. Ведь в частном доме ребенок помощник. Как только повзрослеет – труженик. А в старости и кормилец. По нашим законам младший ребенок вообще не имеет права уходить от родителей, так как обязан присматривать за стариками. Дети –самое большое богатство! Если в сельской семье всего один ребенок, её считают неполноценной. А на бездетных и вовсе показывают пальцем.

–Но какое отношение это имеет к дому? – нетерпеливо повторил Гэмфри.

–В этом улье, – презрительно махнул рукой в сторону своего бывшего дома старик, – ребенок уже не помощник, так как никакого хозяйства в квартире быть не может, а крикливый квартирант. То, что тратилось только на себя, теперь расходуется и на него. Это конкурент, отбирающий жилплощадь, деньги и время. Больше двух детей в таких условиях могут себе позволить только неадекватные люди. Повзрослев, дети уходят, так как жить вместе в одной квартире невозможно. В общине же дети строят себе дом рядом с родительским. Вот я и вынужден доживать жизнь в одиночку на пособие. У деревенских-то пенсий нет, потому и дети чувствуют ответственность за стариков. А нам какой смысл растить детей, если они все равно уйдут, и забудут обо мне, полагаясь на помощь государства? Вот если бы пенсионные отчисления от заработка выросшего ребенка перечислялись тому из его родителей, кого он укажет, то женщины стремились бы рожать и воспитывать трудолюбивой свою будущую пенсию.

–А как же второй родитель?

–Первый бы с ним делился. Вот и разводов было бы меньше, да и алименты были бы вложениями в будущее.

–Говорите, сейчас нет смысла иметь детей, а сами все же воспитали одного.

–Ну, одного ребенка обычно заводят по инерции. В детстве он был болезненным, и страшно вспомнить, сколько сил было положено, чтобы выходить его, поставить на ноги. Вы же понимаете, если ребенок один, то приходится растить любого, даже генетически неполноценного, который в свою очередь в лучшем случае даст такое же неполноценное потомство. Так вот, вырос наш мальчик совершенно инфантильным. Эгоистом до мозга костей! Ведь у него не было братьев и сестер, ему не о ком было заботиться. Все решения за сына принимали мы. Жена бегала вокруг него как клуша вокруг единственного цыпленка, хотя меня это бесило. А теперь, когда он вырос, я вообще не вижу в нем ничего человеческого. Вот уехал за океан, связался с какими-то бандитами… Э-эх! – махнул рукой старик.

–Но не у всех же так, – заметил Гэмфри.

–Да практически у всех, кто живет в этом доме! Детей мало и сплошь либо больные, либо наркоманы. Потому я и говорю, что этот дом – гроб. Можете сами посчитать, когда все живущие в нем семьи вымрут естественным путем. У правнуков накопятся и генетические болезни. Все это происходит в каждом подобном доме! В любом городе мира! Раньше деревня постоянно поставляла вымирающему городу новых жителей. А теперь и крестьяне от безработицы сбежали в города, и громадная человеческая матка – деревня – опустела. Государство, которое не поддерживает деревню, не сохраняет её, управляется дураками и исчезает. Город не годится для такого животного, как мы с вами. В города уходят не жить. В них идут вымирать!

Последние слова он выкрикнул, так что некоторые из задних рядов толпы оглянулись на беседующих.

Старик опустил голову. – Мы с женой, как это ни больно, на сыне и закончим земной путь. Не думаю, что он будет иметь потомство. Но для чего, в таком случае, я жил? И зачем мне нужна была семья? Прожил бы жизнь один, ничем себя не утруждая, а там и трава не расти!