АнастасИЯ РОСтова - Лепестки. Роман-голограмма

…Арлин и Аджой шли между гримёрными, обсуждая подготовку к вечернему шоу.

– Статистика по прослушиваниям говорит, что тебе нужно петь ниже, – наставляла Администратор.

– Куда уж ниже, у меня контральто, и тебе это прекрасно известно! – отмахнулась Арлин.

– Это не то, людям нужно что-то более вкрадчивое, я бы даже сказала – интимное. Чтобы каждый чувствовал, что ты обращаешься к нему лично, а не кидаешь слова в пространство. Я пересматривала твои выступления, иногда ты выглядишь совершенно не от мира сего. Им нужна живая женщина, не заносчивая кукла на сцене, – Аджой снова углубилась в тонкости психологии.

– Аджой, тебя послушать, так я постоянно должна обслуживать чужие инстинкты! – Арлин болезненно поморщилась.

– Не постоянно, это тоже плохо для рейтингов. В тебе должна быть загадка, и лучше не одна. Так что я пришлю к тебе очень специфического человека. Он ставит речь профи из разных сфер – от политиков до тех, кто как раз обслуживает инстинкты и зарабатывает себе этим на жизнь, – Аджой сделала акцент на «зарабатывает». Цифры были её извечным железным аргументом.

– Ладно, я как минимум из любопытства послушаю этого твоего скандального гипнотизёра. Но помни – по нашему контракту я имею право отказываться от всего, что мне не понравится, – Арлин слегка нахмурила брови. Свою небольшую степень свободы ей приходилось отстаивать каждый день.

– Послушай-послушай. Твой мир после этого всё равно не останется прежним. Мне нужна заклинательница на сцене, а не школьница у доски – надеюсь, ты не думаешь, что уже умеешь всё необходимое для Гранд Колосс Арены?

Арлин не успела ответить. Перед ними, как всегда бесшумно, вырос Астере.

– Певица, мы поменяли твою гримёрную. Будешь готовиться к выступлению этажом ниже, я провожу, – Астере казался спокойным, но складка между бровей не желала разглаживаться. Что-то случилось.

– Что там? – спросила Арлин, указывая на дверь гримёрки, предназначавшейся для неё изначально.

– Точно хочешь это видеть? – Астере ответил вопросом на вопрос. Невозмутимость в его голосе казалась фальшивой. Певица знала его достаточно давно, чтобы считать скрытый сигнал тревоги.

– Хочу, – кивнула она. Арлин предпочитала знать правду.

Астере жестом пригласил их обеих последовать за ним. Он аккуратно взялся за ручку, чтобы не повредить возможные отпечатки пальцев, и пустил спутниц на порог.

– Дальше не проходите и ничего здесь не трогайте. Я уже сообщил, куда следует.

Гримёрка напоминала микрогосударство после стихийного бедствия. Зеркала были разбиты, шкаф разворочен, стулья погнуты. На полу лежало несколько задушенных крыс с верёвками на шеях. Бюст, служивший подставкой для париков, был опрокинут и залит вязкой красной жидкостью в области горла. Всё той же красной жидкостью на стене написали: «Сгори в аду, тварь!» В висевший на двери постер с изображением Певицы кто-то воткнул ножницы.

Арлин поёжилась. Даже после предупреждения Астере зрелище оставляло гнетущее впечатление.

– Почерк женский, – глубокомысленно произнёс начальник службы личной охраны. – Мужики обычно на такое не размениваются. Ну, или без такой «любви к деталям» действуют, – усмехнулся он, указав на перемазанный бюст.

Аджой кивнула:

– Будем искать женщину. Такое можно дать в новости (ты ведь не возражаешь, Астере?), но всё это дурно пахнет. На Певицу кто-то всерьёз охотится.

Арлин уже повернулась в другую сторону и смотрела в одну точку отрешённым взглядом. Всё случавшееся с ней было просто материалом для её песен, не более того.

День перемирия на участке означал немного отдыха для Адмирала и Адъютанта. Конечно, всегда остаётся риск быть поднятым по тревоге и в такой день. Но даже несколько часов относительной тишины – бесценный подарок для Миротворца.

Адмирал сидел в кресле и слушал музыку. Вряд ли стоило спрашивать, какую. Иногда по его лицу пробегала тень – дрожь в голосе Певицы его расстраивала. Прийти, написать, спросить, в чём дело – всё это было под запретом. Надежда коварна, когда она беспочвенна. Когда ждёшь перемен к лучшему годами, надежда разъедает душу, и даже самые светлые воспоминания становятся чёрным ядом. Счастливые годы детства и юности были отсечены Запретом. Адмиралу часто снилось то время, и пробуждение каждый раз оказывалось горьким. Даже не унывающий Ганер в такие дни подолгу не мог разговорить друга.

Лились песни. Блайт различал и первый, доступный всем, слой смыслов, и второй, предназначавшийся только ему. Отчаяние сменялось душевным подъёмом – Певица всегда чередовала композиции в альбомах по принципу контраста. Она была океан с землетрясениями на дне. Она была цунами. Она была переменчива – ласкова и невыносима почти одновременно.

Он много раз думал о том, чтобы сдаться и никогда не напоминать ей о себе. Существовала масса способов дать ей понять, что он подчинился Запрету. Но он не делал этого, потому что некоторые люди боятся молний, а некоторые – любуются ими. Он хотел любоваться молнией, которая, словно нестерпимо яркая трещина, рассекла всю его жизнь. Потусторонний свет, исходивший оттуда, заставлял его продолжать.