Светлана Бринкер - Исток бесчеловечности

Коты и их таланты казались ключнику до сих пор забавной, но излишней штукой. Вроде нароговника или лака для когтей.

Башенка лорда Хайнриха, его котейшества, была похожа на тающий торт со сливками. Возможно, прицельность или точность сообщений усиливалась таким образом. Но, скорее всего, хозяину просто нравились подобные вещи.

Чтобы попасть внутрь, требовалось влезть по опасной лесенке, виляющей, как хвост сытого волколака. Или взлететь. Лорд Хайнрих мог себе позволить такие причуды. Он был лучшим из лучших, посетители у него не переводились никогда. Кстати, именно этот хулиган нечёсаный запретил связистам объединяться в гильдию. «Чтобы выживали талантливейшие, – говорил кот. – А бездарей пустить на воротники!»

Рен не без труда одолел подъём. Дверь отсутствовала, вместо неё был люк без крышки. Жилище мага-связиста ничем не отличалось от лавки ковров. Здесь имелись ковровые деревья, висячие ковры, широкие пушистые лежанки. На одной раскинулось что-то вроде серого дымчатого мехового дивана. Рен мог бы трижды уместиться на нём, если бы имел склонность к самоубийству. Маг-связист, гений коммуникации, охотно пускал в ход зубы.

– Защиту убери, – проворчала лохматая знаменитость. – Возиться с ней ещё…

Рен торопливо снял с виска ключ Фёта, о котором уже успел позабыть.

Лорд Хайнрих спал всегда, когда не ел и не занимался важными делами. Под ними его котейшество подразумевал любовь. Хайнрих предпочитал демониц Сухозема и Города Ночь. Потому его котята ещё не вытеснили основное население столицы.

– Сообщение для Бретты из…

– Знаю, – барственно произнёс кот и зевнул. – Уже передал.

– Что передал? – изумился Штиллер.

– Всё, что ты сказать хотел. Да не спит она, не спит, не то с утра получила бы. Сообщение немаленькое, оставь на пороге тридцать монет или одну настоящую рыбу. Я заберу, как проснусь, – объявил телепат, плавно перетёк из формы «холм с ушами» в форму «смятый плащ» и перестал обращать внимание на посетителя.

Рен проглотил всё, что хотел сказать мохнатому надутому мешку. В том числе старомирские ругательства с применением анатомических терминов, обозначающих органы, доступные для вылизывания. И потащился в Дом Наёмников, оставив на пороге плотву.

– Штиллер! Ты тоже не спишь!

Бретта ждала снаружи, закутанная в огромную, не по росту, накидку из меха водяного быка, вероятно, очень тёплую. Да и ключнику стоило обзавестись чем-нибудь посолиднее. Подходящее уважаемому мастеру, а не бедному подмастерью с отмороженным задом.

Тут Бретта повисла у него на шее, и ночной холод сразу отступил. К сожалению, она часто делала то же самое с другими знакомыми – и даже малознакомыми, не говоря уже о каждом мимо пробегающем кролике-оборотне. Её манера приветствовать поцелуями сбивала с толку. Рен уже вообразил, что Бретта влюбилась в него самым сказочным образом в тот самый момент, как он разгадал загадку про глухого хрюня. А потом с грустью понял: перед ним еремайский способ вести беседу. И горе тому, кто неверно поймёт!

Всё равно это было волшебно: ловкий захват в прыжке, приносящий очередную лёгкую победу. Рен еле устоял на ногах – накидка оказалась тяжеленной, как целый водяной бык. Штиллер получил мокрый поцелуй в нос, ему царапнули ухо острым браслетом. Ключник тоже обнял Бретту, вдохнул неповторимый аромат, напоминающий о мёде, летнем зное и стрихнине.

– Как тебе Хайнрих? Правда, замечательный?

– Кот? – не сразу сообразил Штиллер. Руки девушки как раз перестали обнимать его и всё заметнее принялись отталкивать. Он позволил Бретте ускользнуть. – Кот, конечно, выдающийся. Вежливый такой! Разговорчивый! Подвижный…

– Обиделся! – Бретта пришла в восторг. – На кота! Он же мягонький, кто же на мягоньких обижается? Брось, Рен. Вот я же не сержусь на то, что узнала не от тебя лично, а через телепата.

– О чём?! – Штиллер моментально сгорел дотла и поклялся самому себе запереть ушастую телепатическую бестию в очень маленькой табакерке.

– О принцессе, – наёмница шмыгнула носом и отступила на шаг, – о мёртвом Бартоломео…

Рен облегчённо выдохнул украдкой.

– О Королевском совете, что я тебе нравлюсь и про шапку-спрятку Ребекки, – прилежно перечислила девушка.

– Так что ты думаешь? – неловко спросил ключник.

– Я в деле, – улыбаясь до ушей, загадочно ответила ужасная Бретта.

И потащила его в дом, как умелый заклинатель – демона.

3.

Ночь клонилась к рассвету. В гостевом зале гильдии подогревались остатки вчерашнего ужина на маленькой жаровне, именуемой здешним народом «девка» («мамулей» звалась массивная печь на кухне). Хигг заботливо пошевелил угли, убедился, что бок горшка почти не нагрелся, тяжко вздохнул – так, что в оружейном зале загремели мечи и кольчуги на крюках, а с крыши посыпались нетопыри и коты.

– В Лиод! – выговорил великан после длинной паузы.

Штиллер кивнул. Стоящая рядом Бретта поблёскивала глазами в полумраке, чуя лёгкий аромат жареного: реальный – и запах предполагаемого приключения. Её фигурка неосознанно приняла стойку, удобную как для нападения, так и для открытия Врат Ада. Штиллер мог показать ей, как это делается. А возможно, и учить бы не пришлось.

– Хоть бы выспаться дали, мелочь непочтительная, взрослых не уважающая, – Хигг тёр глаза так безжалостно, будто в кармане у него валялась пара запасных. – Зачем вам в Лиод-то? Туда Катер всё время ходит, картину Марион фан Бремерзе ищет с прошлого Годового Поворота. А толку никакого.

– Вот, – обрадовалась Бретта, – Катер тоже с нами пойдёт. Рен, поможешь мне его уговорить, да?

– Легко, – пообещал ключник. – Мы просто откажемся от своей доли вознаграждения за картину.

Бретта скривила недовольную рожицу, но не возразила.

– Кстати, давно хотел увидеть подлинную фан Бремерзе. У нас в Михине в ратуше висят три копии, в том числе и «Нарушение Запрета». Её полдня рассматриваешь – снова и снова на незамеченные детали натыкаешься. То вдруг видишь лицо тонущего рыбака из-под волны, то сундук скачет по воде, как бешеная единорожица… И ошибка в направлении ветров, раздувающих паруса! Она создаёт иллюзию, что все корабли плывут прямо к тебе в руки…

Штиллер понимал, что беспорядочный рассказ не передаёт глубокой печали, которую он ощутил, увидев три колдовские картины: от осознания, что ему не сотворить ничего подобного. Тоски бесталанного, способного понять, насколько обделён. Но всё равно размахивал руками, рисовал в воздухе волны и корабли. Так люди пытаются рассказать о том, почему полюбили.

– Говорят, копии не идут ни в какое сравнение с оригиналами! – завершил Рен свой рассказ. – Странно, что столичный Храм не выставляет их. Народ отовсюду приезжал бы поглядеть.