Светлана Бринкер - Исток бесчеловечности

Штиллер и сам не верил, что тратит время на подобную ерунду. Он скептически встретил торжествующий взгляд привратника.

– Хрюнь был глухой?

– Браво! – заорал толстяк. – Милости прошу! – и чуточку посторонился. Неуёмный восторг сиял на пухлой, розовой, скверно выбритой физиономии. Даже жаль было разочаровывать его.

– Нам бы Бретту. С Бреттой поговорить. Можно?

– Давайте попробуем, тогда и узнаем! – воодушевлённо предложил наёмник. – Бретта – это я, – привратник шагнул вперёд и обернулся юной светловолосой стриженой девушкой с агрессивным веснушчатым личиком. Дикий многослойный наряд остался неизменным. Штиллер сразу преисполнился уверенности, что, во-первых, завернись Бретта хоть в луковую шелуху, то и тогда смотрелась бы неотразимо. А во-вторых, появись она сразу без маскировки, ключник бы с ней определённо не заговорил.

Он припомнил, как нежности юных соседок чуть не испортили его репутацию отпрыска почтенного михинского семейства. Но для Рена и девчонок это представляло собой, скорее, восхитительную игру, и он охотно тратил личную магию, чтобы ни одну из них не сделать несчастной. Потом, в путешествии, ночеградки требовали непонятных вещей: ему следовало походить на вампира и дарить им гномьи диковинки. Еремайки подходящего возраста были поголовно замужними. Иногда статус подмастерья в пути, голодного и благодарного чужака, дарил Рену несколько случайных, ярких встреч. Он даже примерно представлял себе свою будущую супругу: милую, хозяйственную, надёжную. Разумеется, Штиллер слыхал и других, необычных дамах. О буролесских чародейках-охотницах, об одиноких демоницах Пустозема, поедающих память и молодость путешественников. О тех, кого компетентные люди не советовали подпускать ближе арбалетного выстрела.

Опасность Бретты была иного рода. Ключник с изумлением понял, что если наёмница потребует, чтобы он дал по уху Королю… придётся подчиниться.

– Бретта! – Ненка с восторгом обхватила наёмницу, почти полностью скрывшись в ворохе юбок и шалей. – Вот, он идёт маму-папу искать. И Мерре! Родигера из сада гнать. Пошли с нами!

– Я… – ключник лишился языка, услышав весь план Ненки целиком.

– Смело! – произнесла Бретта с уважением, и Рен решил разубедить её попозже. – Я-то, конечно, схожу посмотреть на эту великую битву. Может, даже поучаствовать, как пойдёт. Не могу отказать, когда зовут порезвиться! И знаю, что мне простят, если кому из Островитян горшок злоязычных лилий у ворот переверну. Но больше никто мешаться не станет, у наших с некромантами нейтралитет.

– Ладно, – а что ещё тут скажешь? По всему Приводью к цеху могильщиков относились именно так: избегая любых контактов. – Родигер – он тоже некромант?

– Тоже? – наёмница округлила свои зелёные, как весенний лист, глаза. – Он не «тоже», а «Тот Самый Некромант». Понимаешь? Или из Михина приехал?

Это было чересчур.

– Именно. Оттуда. Пошли, Ненка. Закончим с этим делом поскорее, у меня были кое-какие планы на сегодняшний вечер, – объявил Рен и отвернулся от наёмницы. Мастеру-ключнику не подобает выслушивать оскорбления от подмастерьев-головорезов, будь они даже симпатичными девчонками. А если она продолжит в том же духе, он, возможно, успеет наложить на её ротик «Печать Тет», и Бретта заговорит в следующий раз аж в будущем году. А не успеет, то получит дротик в глаз. Но обязательно попробует…

– Извини, – Бретта вдруг качнулась вперёд, оказалась совсем близко, разноцветные лоскутки и крошечные платочки обнаружились даже в волосах девушки. Он застыл, пока не понимая смысла этого манёвра, а наёмница закинула тонкую мускулистую руку ему за шею и быстро чмокнула Штиллера куда-то между носом и правым глазом. Ключник сразу простил всё сказанное – и то, что она наговорит в ближайшие пятьдесят лет.

– Идём! Тебя как звать? – наваждение закончилось. Бретта обернулась, затворяя за собой дверь и придирчиво разглядывая тучи над крышей гильдии, обещающие вскоре пролиться дождём.

– Меня? Ре… Рен Штиллер.

– Встречала я одного Штиллера, он в Амао переводчиком с драконьего работал при дворе. Не родня?

– Нет, наверное, нет. Мы все ключники михинские, потомственные, аж со времён Вёлля Маленького.

– Надо же, – удивилась Бретта неодобрительно. – Взломщики, что ли?

Штиллер хохотнул.

– Нет, не воры. Мы двери открываем, если ключи потеряны. И если двери нет, а войти обязательно нужно.

Девчонки заспешили вниз по улице. Штиллер последовал за ними.

– Как это – если двери нет? – полюбопытствовала Ненка.

– Ну… нарисуешь мне дверь на камне – я её открою. Сможешь войти. Тут, конечно, имеется много всяких «если».

– Конечно-конечно, – ехидно заметила Бретта, не сбавляя шагу, – маленькие шустренькие «если», помогающие ключнику от работы увиливать?

– Вроде того, – не желая углубляться в тайны мастерства, уступил Штиллер. Специально провоцирует, что ли? Неужто он ей тоже понравился? – А ещё мы, конечно, запираем двери.

– От сквозняков?

Ах ты ж, лещ-косорот!

– Именно так. И от нечисти голодной, злой, что в пустых домах заводится.

– Узелки на замках завязываешь? – тоненьким испуганным голосом уточнила Ненка.

– Почему… а, узелки! – вспомнил Рен, бросив взгляд на изуродованную одёжку. – Нет, мы, ключники, больше словом и железом работаем, иногда камешками, инструментами подходящими. В эти верёвки колючие я, если честно, не верю.

– А Мерре верит. Знаешь, они по правде немножечко помогают, эти узелочки, – Ненка солидно покивала. – Как мама с папой пропали, Мерре всего-всего боялась. Как ветер в окошко стукнет, как шушун под печкой загремит – аж под одеяло забивалась и днями не вылезала. И меня из дому не выпускала. А когда я заболела той весной – сильно болела, есть не могла, а соседи все посъехали, некому помочь, надо лекаря звать, так Мерре весь день у дверей простояла, так и не смогла меня оставить.

Всё это девочка выговорила на одном дыхании, ровно, словно рассказывая о повседневных вещах, вроде непогоды или котов. Штиллер постепенно погружался в чужую страшную сказку, какие охотно слушаешь поздним вечером у камина, зная, что всё закончится хорошо.

– Боялась, – объяснила Ненка, – что вернётся, а меня нет. И не было никогда. А как Родигер научил узелки вязать, всё полегче стало. Мерре снова стала яблоки продавать. Не «яблонки», а я-бло-ки, понял? Мы хоть хлеба поели.

Они свернули в переулок, потом в другой, пробираясь между пустыми, нехорошими домами со слепыми и тёмными окнами, мимо которых даже идти было неприятно. Ни следа не отпечаталось в пыли на пороге, и всё же внутри слышались шорохи и шаги больших существ. Оттуда, из темноты, выглядывали опасные, злые, голодные глаза. Поэтому Рен с малышкой и наёмницей незаметно для самих себя всё ускоряли шаг и уже почти бежали по извилистым переулкам. Совсем перестали встречаться люди, редкие коты проскальзывали мимо, как тени. То и дело приходилось нырять под арки, в полную темноту. Но на той стороне возникал то кусок вечернего неба в рваных тучах, то заботливо привязанная к забору деревянная лошадка, то бесшумный фонтан с чистой водой – маленькие чудеса, помогающие идти вперёд. Пройденный путь становился всё длинней, поворот назад – всё бессмысленней.