Геннадий Шапиро - Страдательный залог

– Леа… Леа…

Обладательница звучного библейского имени стояла рядом с ним, с явным удивлением рассматривая ту же стену. Их глаза встретились, но уже в следующий миг она красивой, размашистой, привычно-безразличной к мнению окружающих походкой, шла к своим спутникам.

– Слушай, ты заметил какие у нее глаза?

– Нет. – Соврал Йорам. – А вот ноги у нее действительно красивые.

Двумя днями позже, уже в Ришикеше, он застыл пораженный странным, пугающе-сюрреалистичным видом. Солнце уже зашло, но нижний край неба отливал чистой нежной голубизной, еще не разбавленной сумерками. Над этой полосой, заполняя собой все остальное пространство, нависли грязно-свинцовые облака, а разделяла эти две стихии странная, почему-то лохматая, тетива, натянутая непонятно между чем и чем, примерно в метре над пиком островерхой крыши, на котором сидела, прижимая к животу детеныша, небольшая обезьянка. Ее силуэт был словно вырезан из грязно-свинцовой тверди на нежно-голубом фоне, как некий апокалиптический знак.

– Жуть. – Услышал он рядом с собой чей-то голос и обернувшись сразу узнал его обладательницу.

– Леа?!

– Неужели запомнил?

– Таких как ты не забывают.

– Таких как я нет.

– И я о том же. А пейзаж действительно жутковатый.

Все-таки есть что-то особенное, что пронизывает этот кусочек космоса под названием Ришикеш. Однажды он стал свидетелем такой сцены: по улице шла пара, он и она, на хорошем английском обсуждая какую-то очень «духовно-одухотворенную» тему, к ним подошла явно незнакомая девушка, со следующей тирадой: «Извините, но тема вашей беседы мне очень любопытна. Разрешите присоединиться?», вопросительная часть фразы была явно риторической – дальше они пошли все вместе, будто были знакомы всю жизнь.

Через несколько часов Йорам и Леа обнаружили, что сидят на берегу Ганга, глубокой-глубокой ночью, болтая ни о чем и просто не могут расстаться.

– Слушай! Тебе уже, наверное, пора, но я не хочу, чтобы ты уходила, а если позову к себе, боюсь это прозвучит очень пошло…

– Очень пошло, но я сделаю вид, что меня это не волнует.

Оказавшись в замкнутом пространстве гостиничного номера… Почувствовав на своей щеке ее горячее дыхание… Услышав шорох снимаемой одежды… Протянув руку к ее обнаженной груди… Она увернулась в нескольких мгновеньях от прикосновения, вонзив зубы в его плечо… Он обхватил губами мочку ее уха… Горячая, влажная, ненасытная… Жарким пульсирующим восторгом разливалась по всему телу… Вырвался крик, грубый, гортанный, почти нечеловеческий… Боже! Как это было хорошо! Впервые услышав этот крик в душной темноте гостиничного номера на берегу Ганга, он уже не мог представить без него хотя бы день своей жизни ни там, в Ришикеше, ни потом, дома, в Израиле.

Леа была почти на пять лет моложе Йорама и в свои 22 уже успела демобилизоваться из армии и поступить на факультет археологии и древних культур Ближнего Востока Тель-Авивского университета. Они сняли небольшую, но удобную квартиру недалеко от университета. Гремучая смесь «светской» еврейки из Ирака и рыжебородого хасида из Йоханнесбурга в ее крови создавала удивительный симбиоз цивилизаций, «нареченный библейским именем Леа». Она легко, без видимых усилий, но удивительно «уютно» обустроила их быт и «мысли о будущем» все чаще принимали вполне конкретное направление. Как-то встречая ее в университетском кампусе после занятий, он «невзначай» бросил не очень скромный взгляд на одну из ее подруг, с которыми она прощалась прежде, чем подойти к нему. Дорогу домой она заняла обычной, но очень обстоятельной болтовней о том, чем и как они будут сегодня обедать и давешний эпизод в кампусе казалось совсем перешел в разряд забытых, но оказавшись дома, на кухне она в упор посмотрела на него и вдруг сказала: «Еще раз увижу – убью». Голос был спокойным, ровным, ничего не выражающим и только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки над разделочной доской выдавали что действительно происходит в ее душе. Йорам «на автопилоте» уже собирался сделать удивленно-непонимающий вид, но, взглянув на нее, вдруг понял – убьет. А главное, понял, что это серьезно и банально-шутливой пошлостью тут не «откупишься». Он подошел к Лее, прижал к себе ее напряженное как стальная пружина тело и сквозь неожиданно подступивший к горлу комок произнес

– Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

– А не боишься? – Она говорила по-прежнему уткнувшись лицом в его грудь, но плечи уже сотрясали глухие, еле сдерживаемые рыдания.

– Я не понял – это «ДА»?

– Да…

А через несколько дней он праздновал свой 27-й день рождения. День с утра как-то не заладился. Сначала на работе, а потом позвонил хозяин небольшого ресторана в старом Яффо, где они обычно собирались и долго объяснял почему именно сегодня не сможет их принять. Сошлись на том, что он договорится с хозяином другого ресторана («даже ближе к морю»), одним из своих многочисленных родственников, но «только чуть-чуть дороже». Их, человек двенадцать, разместили на открытой террасе, обустроенной на крыше старой каменной постройки, тем не менее даже не лишенной некоторого, присущего только старому Яффо, изящества. Леа сбежала вниз, в очередной раз «кое-что уточнить» в меню и он с нарочито озабоченным видом произнес

– А где моя будущая жена?

Фраза вызвала нестройный, но одобрительный гул с разных концов стола.

– Неужели решился?

– Мужчина!

– Герой!

Йорам поднялся, чтобы произнести первый тост и вот тут ГРЯНУЛ ГРОМ… Уже потом многие из присутствовавших, de-facto, говорили о странном беспокойстве, тревожном предчувствии… Кто-то даже видел молодую арабку, остановленную хозяином у входа в ресторан – шахидку. Йорам ничего такого не помнил: он словно продолжил движение вверх. Картинка праздничного застолья с кусочком моря за парапетом террасы сменилась странным, слабо освещенным коридором со множеством дверей по обе его стороны. Из дверей выбегали встревоженные люди, озабочено склоняясь над ним, почему-то лежащим на полу коридора. Чей-то голос произнес: «Что он тут делает? Ему еще рано…». Коридор исчез и постепенно привыкающие к яркому свету глаза идентифицировали окружающее пространство как больничную палату. Прямо над собой он увидел озабоченное лицо Леи.

– Что такой страшный?

– Не очень. – Она попыталась улыбнуться.

В этот момент он почувствовал на своих губах ее горячие слезы и почему-то подумал, что на вкус они напоминают кровь…

До гостиничного номера на острове Крит оставалось еще долгих два года.

– Великий австрийский математик Курт Гедель сформулировал удивительную по своей красоте теорему, приоткрывающую нам некие фундаментальные основы мироздания, однако в академической среде до сих пор воспринимаемую как некий философский казус.