Александр Лукьянов - Чёрная пешка

Помнится, тогда еще Болт проиграл пари Хрюку, не поверив, что тот сможет голыми руками раздавить подряд пять черепов у пленных пандейцев.

Это была настоящая жизнь, которая вспоминалась с удовольствием. А сейчас Пиявцу было тошно. Он соглашался с тем, что субмарине "Волкодав" приходится заходить в Хайцайскую базу после каждого рейда, а команде и "змеям" - проводить время на берегу. Он мирился, конечно, с порядками Белого Пояса, подчинялся дисциплине, за нарушение которой можно было угодить на Казхук. Он признавал, что кровать в четырехместной комнате казармы удобнее жесткой полки в тесном отсеке субмарины. Он никак не возражал против увольнительных, когда с приятностью тратится честно заслуженное жалование. Но все же настоящим своим местом в мире считал не тот берег, на который вразвалку выходит после похода, а тот, на который приходится выпрыгивать с карабином наперевес.

И уж совсем не вспоминал матрос по прозвищу Пиявец свои доармейские годы. Детство всплывало в памяти, только когда становилось совсем муторно, вот как сейчас.

Пиявец попробовал зажевать водорослевым салатом гадкий вкус похмелья. Тьфу, словно медную дверную ручку казармы весь день сосал...

Трое их в семье: он, старший брат и младшая сестра. Отец и мать работали на бумажной фабрике в городе Буг (Южный округ острова Цагудак, желтый Пояс). Батька помер, когда ему было двенадцать. Пиявец сейчас даже не припомнит, как тот выглядел. Большие руки, невысокий, седой. Глаза вроде темными были... Или нет? Семейных фотографий Пиявец, как и другие "змеи" сроду не держал. Чего на них пялиться попусту? Мать подняла всех троих, работая за себя и за мужа. Старший брат после окончания гимназии получил желтый паспорт, пошел учеником на ту же фабрику. Друзья отца помогли освоить профессию. Мать, помнится, заплакала, когда он отдал ей первую зарплату, поцеловала и сказала: "Спасибо, сынок!" Сейчас старший женат, ребенок у него, девочка, кажется... Год племяннице... Или полтора все-таки? А, неважно ... Технологом братан стал, зарабатывает неплохо, уважают его. Мать живет с ним, так что вроде все благополучно. Сеструха с черным паспортом уехала куда-то там поступать и, должно быть, сейчас учится в институте. Может, уже и замужем.

А он стал Пиявцем еще в пятом классе в компании таких же, как сам. Тогда стало совершенно очевидно, что белые квадратики в его личном деле заполнят все оставшиеся ячейки на листах определения биосоциальной принадлежности. Мать, правда, надеялась, что он будет хорошо учиться и поступит в офицерское училище Белого Пояса. Но Пиявец наотрез отказывался сдавать гимназические экзамены и, с трудом набрав 26 баллов из 135 возможных, попросил направить его рядовым в полк морской пехоты.

Когда отряд стриженой наголо молодежи привели в казарму и построили, улыбающийся боцман раздал каждому по порции мороженого: "Ешьте, сынки!" Обалдевшие новички проглотили пломбир и глаза боцмана мгновенно изменились, зрачки превратились в пулеметные дула в прищуренных амбразурах. Широкая открытая улыбка исчезла, он уперся в бока пудовыми кулачищами, обвел пристальным взглядом строй и негромко, внятно сказал:

-Это было последнее угощение в вашей соплячьей жизни, с которой вы сейчас простились. А теперь, отребье, добро пожаловать в преисподнюю! И я в ней - демон. Запомните, с первого раза, потому что дважды не повторяю: в моем учебном экипаже нарушителей не бывает. Просто-напросто никто не успевает нарушить Устав или мой приказ. Никто из моего учебного экипажа ни разу не попадал на Казхук. Кладбище ближе, подонки!

Пиявец оказался способным учеником, хотя физически слабоватым. Боцман щедро награждал его затрещинами во время кроссов, пинками при подтягивании на турнике, нарядами на работы за неуспеваемость на уроках политподготовки, зато не сделал ни одного замечания на стрельбах или отработке приемов рукопашного боя на рабах. А однажды Пиявец даже заслужил одобрение.

Однажды, прохаживаясь вдоль строя, боцман говорил:

-Я знаю, что вы меня ненавидите. И это правильно. Вы мечтаете меня прикончить. Вот ты, например, мечтаешь?

И он ткнул кулаком в живот Пиявца. Тот мгновенно напряг мышцы, выдержал тычок и громко, по-уставному, выкрикнул:

-Нет, брат боцман!

-Врешь, матрос! Ты не можешь не мечтать об этом! Хочешь меня прикончить?

-Нет, брат боцман!

-Тогда объясни, отчего!

-Нельзя. Если я прикончу вас, брат боцман, вы не обучите меня всему, что знаете. Я не стану боцманом, как вы.

-Ах, вот чего ты желаешь, матрос? Зачем?

-Тогда будет больше удовольствия прикончить вас, брат боцман!

-Хм, а из тебя, пожалуй, выйдет "змей". Ну-ну...

Пиявец шумно вздохнул. Наверное, стоило покинуть столовую и направлять стопы к родной казарме. Там в одной комнате с ним жили Болт, Хрюк и Клешнявый. Прежде на месте Клешнявого обитал Цепень. Но отношения с ним не заладились. Цепень шагал в строю позади Пиявца и все целил поддать тому носком сапога в голень. "Нечаянно" закрывал мыльницу Пиявца, так что мокрое мыло закисало. Постоянно отпускал дурацкие шуточки, сочинял глупые анекдоты и байки про Пиявца. Давно бы следовало поставить гада на место, но Пиявец ничуть не хотел попасть под жернова за неуставные отношения по месту прохождения службы. В походе - иное дело. Как-то в очередном десанте их двоих послали добить раненых дундских гренадеров, валяющихся в каземате. Пиявец стрелял одиночными в головы, как положено. Цепень садил короткими очередями. В конце работы у Цепня не оставалось ни одного патрона, а в карабине Пиявца сидела целая дюжина. Он, не глядя, влепил все пули в бетон у самых ног побледневшего Цепня, так что цементная пыль осела на его сапоги, плюнул на щербленный пол и сказал:

-Не уймешься, гнида, так и знай: следующая обойма будет в твоей черепушке!

Цепень, кажется, понял и сделал выводы. Три месяца они провели на базе. После очередного вывода на стрельбище и пересчета оставшихся в оружейной комнате боеприпасов дежурный вахтматрос недосчитался двух обойм. Всех поставили на уши и заставили искать. Пиявцу потребовалось зайти в туалет. Облегченно сопя по окончании процесса, он застегивал бушлат и вдруг в кармане что-то звякнуло. Он тут же вспомнил поганую ухмылку Цепня и догадался - что. Обшарят карманы, найдут "украденные" патроны - трибунал. Если повезет, сгноят на гауптвахте, не пофартит - на горизонте маячит Казхук. И тут Пиявца осенило. Он выскользнул из туалета и за углом, пока не видел вахтенный, ударил обмотанным суконным шлемом кулаком по электрической пробке. Казарма погрузилась в темноту. Посыпались ядреные матросские ругательства. Пиявец знал путь в свою комнату на ощупь. Тумбочку Цепня он нашел сразу. Когда загорелся свет, Пиявец, жмурясь, стоял в гимнастическом углу как ни в чем ни бывало. Экипаж построили, тщательно обыскали. Личный досмотр не дал ничего. Пиявец перехватил недоуменный взор Цепня и нежно улыбнулся в ответ. Десятью минутами позже дежурный вахтматрос обнаружил боеприпасы в цепневых вещах среди сигарет. Что было с этим балбесом после его отправки в штрафную роту - неизвестно, да особо говоря, никто и не любопытствовал. Не только каждому - свое, но и каждый сам за себя, вот так то.