Евгений Филенко - Бумеранг на один бросок

Я фыркнул.

— Ты меня нисколько не задел, — сказал дядя Костя. — Всякий был бы счастлив иметь такого сына, как Северин. Но мое счастье заключено в дочери. Ее зовут Иветта.

— Еще раз простите, — сказал Чучо. — Передайте привет сеньорите Иветте. И еще… Север, прямо сейчас тебя ищут по меньшей мере три человека.

Он важно кивнул и удалился.

— У вас тут все такие… авантажные? — спросил дядя Костя.

— Нет, — сказал я с досадой. — Только Чучо, когда хочет произвести впечатление.

— Забавно, — промолвил Консул. — Все принимают меня за твоего отца. А что такое «Чучо»? Маленькое чучело?

Для меня тут как раз ничего забавного или непонятного не было. Если раньше я рос по преимуществу вверх, то за последний год неожиданно для себя и окружающих попер вширь. Откуда-то взялись какие-то бицепсы… трицепсы… квадрицепсы… иное прочее мясо, о котором я прежде и не подозревал. И если раньше прозвищем мне было эль Хирафо, то есть «жираф», то вот уже с полгода звали меня не иначе как эль Гигантеско, а то и совсем уже уважительно — эль Гигантеско дель Норте, что в данном контексте нельзя было перевести иначе как «северный мамонт» — хотя где же еще было водиться мамонтам?..

Рассказывать ему об этой перемене в своей жизни я не стал, — он и так был не слепой, — а заметил лишь:

— Ты, дядя Костя, такой же здоровенный, как и я. К тому же, для испанцев все русские на одно лицо.

— Ты даже не представляешь, какая это серьезная проблема в прикладной ксенологии, — усмехнулся он, — личностная идентификация по индивидуальным морфологическим признакам. Случались такие чудовищные проколы, что страшно даже себе представить! — Казалось, он задумался, стоит ли рассказывать, но вместо этого спросил: — Что, к нам так и будут все время подходить и здороваться?

— Будут, — кивнул я. — Это же детский остров. Самый нелюбознательный здесь я.

— И ничего нельзя с этим поделать?

Я выдернул салфетку из автомата за спиной, свернул ее воронкой и поставил на краешке стола. Двое спешивших к нам птенцов, на мордахах у которых было написано хищное любопытство, резко отвернули и сделали вид, что вспомнили о каких-то важных делах.

— Это условный сигнал, — пояснил я. — Называется «фарито», то есть «маячок». Означает: мы хотим остаться одни. Пока он выставлен, в это кафе никто не зайдет. Или хотя бы не полезет к нашему столику.

— Весьма эффективно, — сказал Консул. Он отхлебнул кофе и посмотрел на меня испытующе. — Итак, «я весь зажженное внимание, я любопытство ожиданья…» [19] Педро Кальдерон де ла Барка. Волшебный маг. Перевод с испанского К. Бальмонта.

— И ты туда же, — сказал я обреченно.

— Я готовился, — похвалился дядя Костя.

— Ну, не люблю я Кальдерона, — проворчал я. — Не люблю и не понимаю… разве я обязан? «О, я несчастный! Горе мне! О, небо, я узнать хотел бы, за что ты мучаешь меня?..» [20] Педро Кальдерон де ла Барка. Жизнь есть сон. Перевод с испанского К. Бальмонта. Ах!.. Ох!.. Ну кто так разговаривает?! Я еще могу представить… нет, не могу. Я простой русский человек, с простым русским темпераментом. Поэтому я Гоголя люблю и Чехова, Дьякова и Цымбалиста люблю. — Я помолчал и, поразмыслив, самокритично добавил: — Хотя Иниго Мондрагон мне, в общем, тоже нравится…

Подкатил столик с нашим заказом. Тарелки с салатом и кашей затерялись среди вазочек с разнообразными «тапас» — сыр, копченая колбаса, креветки, всего и понемногу, слегка приукрашенные свежими овощами, — с тонкими ломтиками хамона и обязательными оливками всех видов и степеней зрелости. «Гм, — сказал дядя Костя, — не помню, чтобы я это заказывал… и не уверен, что это следует есть с самого утра…» Я положил себе салата, плюхнул сверху оливок, придвинул поближе самые любимые «тапас», глотнул сока, принюхался к луковице (она выглядела аппетитно и приятно пахла!), тяжко вздохнул и выдал Консулу историю Антонии, как она мне ее рассказала, с незначительными сокращениями, чтобы не убить на это занятие весь день. Дядя Костя не перебивал, задумчиво играя ложечкой в кофейной чашке. Иногда мне казалось, что он не слушает, но в этот момент он вдруг задавал точный вопрос по делу.

— Хорошо, — сказал Консул, когда я закончил. — Чего же ты от меня хочешь?

— Знать, правда это или нет.

— Это правда, — сказал дядя Костя коротко и весомо.

— Но ведь она такая же, как все мы!

— А какой она должна быть? — спросил он с интересом.

— Не знаю… какой-то другой.

— Ты хочешь сказать: она должна была бы сойти с ума от такой жизни?

— Ну… в общем…

— Антония не сошла с ума, — промолвил дядя Костя раздумчиво. — Хотя, безусловно, в чем-то она отличается от обычного земного подростка ее лет.

— Своими способностями?

— Ну что ты! Я наводил справки. По отзывам специалистов, она несомненно одарена, но ее талант несколько… м-мм… однобок. Она знает и осмысленно применяет весь математический аппарат, бывший в распоряжении земной науки семнадцать лет назад. Откуда ей было взять новый? Но, как считают те же специалисты, ей недостает воображения.

— Да, она говорила…

— Вот видишь! Антония оперирует раз и навсегда наперед заданными алгоритмами. Как когитр средней руки… Для истинно талантливого математика этого недостаточно. С такими способностями трудно сделать открытие и двинуть теорию вперед. — Дядя Костя нацепил на вилочку ломтик апельсина из салата и посмотрел его на просвет. — Но есть надежда изменить положение вещей к лучшему. — Он прищурился и добавил с иронией в голосе: — Как тебе должно быть известно из истории человечества и собственного опыта, такая надежда есть всегда.

— Для этого ее и отправят на Тессеракт?

— Не имею ни малейшего понятия, что такое «Тессеракт». Знаю только, что на вашем острове она не случайно.

Я с непониманием огляделся вокруг. Пальмы шептались, море напевало, разбушевавшаяся малышня визжала на дальней спортивной площадке. Все было как обычно.

— Это же простой детский остров, — сказал я. — Таких сотни и сотни в одной только Медитеррании. Исла Инфантиль дель Эсте — это…

— …это детский остров для обычных детей с необычной судьбой, — докончил он. — Если ты всерьез полагаешь, что попал сюда случайно, то должен немедленно оценить всю глубину своего заблуждения и раскаяться. Впрочем, один учитель… точнее, учительница как-то задала мне риторический вопрос: где вы встречали обычных детей?

— Да вот хотя бы я, сижу перед тобой.

— Ну-ну… обычный ребенок. Если не принимать во внимание того скромного обстоятельства, что первые три года своей жизни ты провел вне Земли. Что ты вообще не человеческий детеныш, а эхайн…

— Ты еще скажи, будто и Чучо, тот, что подходил недавно, необычный ребенок.