Владимир Корешков - Почему я?

Мой испуганный взгляд. Широко открытый в немом крике рот шофера, его перекошенное лицо и руки, крепко сжимавшие баранку в тщетной попытке остановить автобус, визг тормозов, глухой удар, я, залитый кровью, отлетая, падаю на асфальт, вдобавок шмякаясь затылком, от этого голова с противным треском разбивается, оттуда вытекают мозги вперемешку с кровью. С последним вздохом раскидываю руки и замираю. Я лежу недвижимый, а автобус по инерции продолжает двигаться, ему не хватает всего несколько сантиметров, чтобы наехать на мое бездыханное тело, он наконец покачиваясь останавливается.

Опять стоп-кадр.

– Это вы, Олег. И вы мертвы.

Ее глубокий голос, без каких-либо эмоциональных оттенков, звучит как приговор в последней инстанции, не подлежащий обжалованию. Мне стало совсем хреново.

– Но как же такое возможно? Вот я тут сижу рядом с вами, дышу, чувствую, вижу, осязаю и все такое и одновременно там лежу мертвый. Такого не бывает, – пытался я зацепиться за здравый смысл, как утопающий цепляется за соломинку. – Гелла, кто вы? А? Где я?

Тут мне пришла еще одна спасительная мысль, которая, как мне казалось, должна все объяснить: я ощупал голову, ничего такого, чтобы напоминало страшную травму.

– Вы, сумели как-то меня вылечить? Это какая-то сверхсекретная клиника? Новый метод? Эксперимент?

Гелла просто отрицательно покачала головой, казалось, ее забавляли мои попытки дать свое объяснение необъяснимому.

– Ну не молчите! – закричал я не в силах больше сдерживаться.

Гелла вздохнула.

– Все одновременно очень просто и очень сложно… – начала она неспешно.

У меня нога задергалась в нервном тике. Мне захотелось подойти к ней, резко взять ее за плечи и трясти изо всех сил, как плодовое дерево, чтобы наконец с нее посыпались, как спелые плоды осенью, так ожидаемые мною слова объяснения, и я наконец понял бы, где я и что вообще происходит. Здесь она указала на меня, лежащего под автобусом.

– Вы в далеком для нас прошлом, так должен закончиться ваш жизненный цикл, такое развитие событий было запрограммировано самой природой. Таково стечение обстоятельств и такова неизбежность. Но в самый последней момент мы решили изменить неизбежность и вытащили вас в будущее.

– Я дико извиняюсь, – перебил я ее. – Но до меня что-то хреновастенько доходит, если я вас правильно понимаю, Гелла, то я якобы в будущем?

Она слегка кивнула.

– Тогда опять прошу прощения, еще один вопрос: кто там лежит?

– Вы.

Я раздраженно хмыкнул.

– Ну и как это возможно?

– Это очень сложно объяснить, Олег, ведь вы не обладаете достаточными знаниями, чтобы все уяснить. Но я попробую по упрощенной схеме и доступной для вашего понимания.

– Уж будьте любезны, разъясните, буду вам несказанно благодарен, – я отчаянно пытался оставаться вежливым, хотя, что там греха таить, давалось мне это с трудом. Я ничего не понимал, а от этого еще больше злился и закипал как суп в кастрюле на плите.

Она еще раз задумалась.

– Ну давайте так, – Гелла поправила рукой косу – первый чисто женский жест. – Представьте себе, вы посетили старинный кинотеатр, специально обученный человек, называли его тогда механиком, если я правильно помню, вставлял пленку, на которой запечатлен фильм, в проектор. Кадр за кадром двигалась пленка, и зрители могли наслаждаться действом на экране, случалось, что пленка рвалась во время показа, тогда механик останавливал проектор, отрезал кусочек – отдельный испорченный кадр, потом склеивал пленку и запускал фильм снова. И, несмотря на отсутствие одного кадра, общее содержание картины не искажалось, суть оставалась понятна, и маленькая неприятность, которая случилась с пленкой, никак не влияла на общий сюжет картины. Вы ведь, Олег, наверняка задумывались, почему один и тот же человек в разное время своего жизненного цикла так сильно отличается не только внешне, но по мере продвижения вперед меняется и его мировоззрение, и часто ему кажется, что какой-нибудь случай, произошедший с ним когда-то давно, был вовсе не с ним и вообще в другой жизни.

Я согласно мотнул головой.

– Да, у меня такое тоже было.

– Время циклично и как таковое очень напоминает кинопленку, – продолжила Гелла. – Каждый отрезок времени – это словно кадр из фильма, он индивидуален. В вашу эпоху люди думали, что время неразрывно и каждый человек проживает свою жизнь от начала до конца в одном лице, одной, так сказать ипостаси, и ничего тут не поделаешь – это не совсем так. Прошедшее время, как кинопленку в проекторе, можно пустить быстрее или медленнее, вперед или назад, а можно остановить на мгновение и вырезать какой-то нужный кадр. Мы не только научились прокручивать и склеивать эту пленку под названием «время», но нам удалось вычленять отдельные кадры, причем вычленять их так, чтобы прошедшее и будущее не теряли прежней картины, при этом мы заменяем извлеченные кадры на другие – подделанные, слегка подтасовывая их так, как нам это нужно. Ну вот как-то так. Конечно, то, что я вам сейчас изложила, это очень упрощенное объяснение и чрезвычайно вольная трактовка. Но скажите, вы меня поняли? Я смогла хоть немного донести до вашего сознания суть произошедшего с вами?

Я смотрел на нее как баран на новые ворота. Но согласно кивнул. Почему-то не хотелось выглядеть перед этой женщиной полным кретином. Наверное, это заложено в нас самой природой: мы, особи мужского пола, очень боимся выглядеть перед женщинами бледно. Неважно, что зачастую женщины намного умнее нас, всесильнее, выносливее и более адаптированы к суровым жизненным условиям. Мы для себя твердо решили, что это мы обязательно должны быть умнее, сильнее и во всем лучше, чем они, и свято верим в это. Потому что мы мужчины. Боясь не соответствовать, упасть в грязь лицом перед прекрасным полом, готовы из кожи вон лезть. Наверное, именно поэтому мужчины совершают так много ошибок и глупостей в своей жизни – это все от стремления доказать, кто здесь главный, и убедить в этом прежде всего это обманчиво мягкое, милое и, как нам кажется, абсолютно беззащитное существо, называемое женщина. Сами женщины, обладая врожденной лукавостью, подаренной им свыше, обозвали себя слабым полом и милостиво разрешают мужчинам ради них совершать всевозможные глупости, почему-то называемые подвигами, а также всячески заботиться и ухаживать за ними, постоянно поддерживая мужчин в мысли, что им без нас никак не справиться в этой сложной и опасной жизни и им просто необходимо опереться на чье-то сильное мужское плечо. Одновременно про себя, в глубине души, считая нас ослами, что в общем-то соответствует действительности.

– А я-то вам на кой? – задал я мучивший меня вопрос. – Какого, так сказать, рожна вы меня выдернули из прошлого?