Владимир Черняев - Кто ты, человек? Сказание о Свете

на мочке уха Светы,

ну точно посрединке,

как ягодка малинки

не крупна, не мала,

родинка была.

Расстроившись совсем,

пришёл домой ни с чем.

Мать в панику пустилась,

в истерике забилась.

Рекой полились слёзы.

Лекарства в сильных дозах

и те не помогали.

Утешить как, не знали,

бессильны все слова.

Гудела голова

как треснувшая дудка.

От мыслей всяких жутких

захватывало дух.

И покатился слух,

что девочка пропала.

Вся улица прознала!

И школу известили,

и в розыск заявили,

и день прошёл с тех пор.

Приехал сам майор,

за дело взявшись смело,

решительно умело.

Обследовал весь дом;

и комнату при том

он изучил особо:

взял отпечатки, пробы;

искал везде следы.

Не усмотрев беды,

он сделал заключенье,

что в это воскресенье

она где-то гуляла,

а вечером читала

наверно допоздна;

и в комнате одна

была, уж это точно,

а утром видно срочно

куда-то убежала,

но ночь в постели спала.

И нет совсем сомненья,

что здесь не похищенье:

окошко в легкой пыли,

следы бы видны были,

и не было машин.

Но вот вопрос: «Кувшин?».

Он к тайне как сигнал,

о нем никто не знал.

6

В воскресенье это

поздно встала Света.

Долго отсыпалась,

а вставши, занималась

домашними делами:

помогала маме

стирать, варить, убраться.

С обеда ж прогуляться

пошла к подружке Томе,

живущей в новом доме,

в пяти минутах хода

у старого завода.

Но той не оказалось,

и Света догадалась,

что Тома ушла к Оле;

с которой ещё в школе

они об одном деле

потолковать хотели,

а Света позабыла.

Идти к ней надо было

улицей Овражной,

где строй одноэтажных

стареньких домишек

средь глухих дворишек

тянулся вдоль окраины.

По ней везде навалены

мусорные кучи,

срезанные сучья

засохших яблонь, груш:

городская глушь

словом, да и только.

И на ней жил Колька,

отъявленный жиган-

местный хулиган.

Света это знала,

и не рисковала

ходить одна здесь прежде.

Так было, но теперь же

себя вдруг не узнала,

боязнь в ней вся пропала.

Сама чуть удивилась

и бежать пустилась,

чтоб подруг застать,

да снова не искать.

7

Прилично пробежавшись,

и чуть подзапыхавшись,

перешла на шаг

в том месте, где овраг

своим нижним краем

упирался в сваи

ветхого моста;

где под ним в кустах

ветвистой дикой сливы,

вечно говорливый,

холодный как кинжал,

ручеёк бежал.

И скоро-скоро тут

буйно зацветут

трущобы дикой розы.

А пока что козы

щипали там росточки.

И на мягкой кочке

в руках с большою кружкой

пасла тех коз старушка.

И старушка эта

вдруг спросила Свету:

«Далеко ль бежишь?

К кому ж ты так спешишь?

Отдохни пока,

попей вот молочка».

И Света задержалась,

немного отдышалась,

молока попила

и старушке милой

на всё быстро ответила,

а впереди заметила,

что сидя на бревне

верхом, как на коне,

Колька ковырялся.

Рядышком валялся

его велосипед.

Навстречу дряхлый дед

с большой сумой тащился.

Колька покосился;

а потом вскочил,

и нож в забор вонзил,

издав гортанный вой.

На что дед головой

качнувши, усмехнулся,

тихонько повернулся,

опершись на сучок,

сказал лишь: «Дурачок!»

Немного постоявши,

поплелся молча дальше.

А Колька озадачился:

«Выходит зря артачился,

эффекта никакого».

И сев на брёвна снова,

стал дальше ковыряться.

Но только поравняться

Света с ним успела,

вновь бросил своё дело,

ей преградив дорогу.

Картинно ставя ногу,

и руки на бока,

с сопением быка

глазами покрутил,

потом вниз опустил;

потом взглянув в лицо,

сказал так с хитрецой:

«Куда летишь Голубка?

Что мокра твоя юбка?»

И тут попалась Света

на хитрость его эту.

Только вниз взглянула,

да юбку отряхнула,

чтоб свой задать вопрос,

как он её за нос

успел уж ухватить;

и больно стал крутить

ей голову по кругу,

и предложил услугу

назад препроводить;

а то, мол, будет бить,

сюда чтоб не ходила.

И хоть ей больно было,

она вдруг изловчилась,

зубами в кисть вцепилась,

обвившись словно спрут.

И грохнулся он тут,

издав истошный крик.

А тут ещё старик

к ним прытко подбежал,

и «Бей его», визжал:

«Надо проучить!»

Но чтоб их растащить,

за ворот ухватился.

А тот ужом крутился:

лягнуть его старался;

и ворот оборвался.

Колька изловчился,

на миг освободился,

поднялся на колени,

и взмыленный как в пене,

прочь побежал ничком.

А дед его сучком

вдогонку по спине:

«Чтоб долго помнил мне,

как младших обижать,

да стариков пужать,

и нашу встречу эту».

И отряхнувши Свету,

пожал её ручонку.

«Отважная девчонка!»-

добавил улыбаясь.

И тут же наклоняясь,

берёт свою суму,

и просит, чтоб ему

Света помогла;

мол, ноша тяжела.

И потом пошли вдвоем

по оврагу вверх, ручьём,

по крутой дорожке.

И пришли к сторожке

на опушке леса,

куда для интереса

Света приходила;

но не заходила,

так как заперта

была избёнка та.

8

Дом старик открыл,

на стол как мог, накрыл:

чай достал, поставил,

молочком разбавил,

со сливками творог,

и большой пирог.

Свету угощая,

себе лишь только чая

в кружку подливал,

да смачно попивал.

А Света пирог ела

и все вокруг смотрела.

Что-то необычное,

глазу непривычное

здесь происходило.

Странно видеть было

всюду чашки, банки,

и горшки и склянки.

Все эти сосуды,

травы, листьев груды,

что на полках вяли,

дом загромождали.

И кругом кипело,

пенилось, шипело,

булькало, парило,

набирало силу,

в зелье превращаясь,

ядом насыщаясь,

чтобы стать лекарством,

чтобы бить коварство

всех недугов, хворей:

гриппа, язв и кори.

Травы чтоб, коренья,

людям исцеленье,

силы приносили;

чтоб полезны были

просто для здоровья;

растекаясь с кровью,

старых молодили,

чтоб те долго жили;

малых укрепляли,

чтоб росли, гуляли;

чтоб все пили, ели,

чтобы не болели.

И спросила Света:

«Для кого всё это?»

Дед в глаза взглянул,

пододвинул стул,

снова чай долил,

и заговорил:

«Дорогая Света,

для людей всё это.

Так со злом воюю,

жизнь веду такую

со своей старухой.

Часто сильный духом,

слаб бывает телом.

Так что, этим делом

занялись мы с нею,

чтоб найти ту фею,

что здоровье дарит,

молодит – не старит.

Чтоб кто честен, скромен,

чист и благороден

мог вступать бы в бой

с нечистью любой.