Виктор Фламмер - Флаги над замками

Холодно. Какое это непривычное ощущение – чувствовать собственный холод. Словно он по-прежнему мальчишка-сотник, от которого шарахаются в страхе собственные солдаты. Тогда ночью он так же поднял руку и смотрел, как тает покрывающий ее иней, стекая каплями по запястью.

Он снова чувствует эти капли: они медленно ползут по коже, оставляя мокрые дорожки. Он видит эти дорожки и отблеск огня светильников на влажной ладони. Он ощущает запах благовоний и слышит тихое бормотание где-то там, внизу.

Настоятель. Вот он, прямо перед постаментом, уверенно и спокойно произносит священные слова сутры, соединив руки перед грудью. Его тело мелко дрожит от холода или страха, или всего вместе, тело – но не голос.

Голос настоятеля он знает хорошо. Хотя впервые слышит его ушами. Не многие могут говорить с ками [1] Ками – в синтоизме духовная сущность, божество. Выдающиеся люди могут своими поступками заслужить божественный статус. Токугава Иэясу, Като Киёмаса и многие другие выдающиеся деятели почитаются в Японии как ками. . Этот человек может. Даже среди монахов такое редкость. Это значит, что в крови настоятеля тоже течет сила.

А может, и ничего не значит. Он, Като Киёмаса, не слишком хорошо разбирается в монастырских порядках.

Като Киёмаса. Он едва сдержался, чтобы не рассмеяться, вспомнив, как звучит его имя. Звучит на человеческом языке. Языке живых людей. Человеческое имя.

Есть ли имя у настоятеля? Надо будет спросить.

Потеплело. Монахи у потрескивающей светящейся сферы в углу повернулись и посмотрели на него с нескрываемым ужасом. Плохо. Надо взять себя в руки. Тем более они у него теперь есть.

Он поднял руки и помахал ими в воздухе. Настоятель перестал бормотать, открыл глаза, и в них плескался такой неземной восторг, что Киёмаса не выдержал и рассмеялся. И шагнул вниз с постамента. Можно подумать, этот человек увидел своего ожившего бога. Можно подумать.

– Мой великий господин Дзёотиин [2] Дзёотиин – посмертное имя Като Киёмасы. …

Босые ступни коснулись пола, и Киёмаса развернулся настолько резко, что монах отшатнулся.

– Като! Господин Като! Привыкай, монах! – рявкнул он и от души хлопнул настоятеля по плечу.

И наклонился, внимательно его рассматривая:

– А впрочем… «Великий господин» можешь оставить. Мне нравится.

В святилище царил полумрак, а воняло так, что хотелось проломить стены и впустить сюда хоть немного воздуха. Зачем эта дурацкая атрибутика? Он и без всяких древних ритуалов прекрасно откликался, когда его призывали. Впрочем… может, это нужно монахам, чтобы настроиться? Нанюхаться дыма и… Киёмаса снова огляделся по сторонам. Очень непривычно – не ощущать больше этих стен и дверей, ламп и статуй. И не чувствовать, как судорожно бьются сердца собравшихся здесь людей. Их много вокруг, еще бесконечные мгновения назад он видел их души и слышал их мысли. Души, переполненные чистым восторгом предвкушения, и мысли, мечущиеся под коробками их черепов, – страх, неуверенность, беспокойство.

Ну еще бы. А сам бы он как себя вел, если бы ожидал прихода Великого Нитирэна [3] Великий Нитирэн – японский монах, основатель буддистской школы Нитирэн-сю, приверженцем которой был Като Киёмаса. Нитирэн особо выделял сутру Священного Лотоса, считая, что она может обеспечить счастье Японии и ее почитателям. в святилище, которое для него же и построил? Так что глупо, нехорошо смеяться над слабостями других, если сам не смог стать совершенством.

Или смог? Людям виднее.

И только одна душа, что светилась ярче всех, интересовала его сейчас. Мысли этого человека были спокойны и безмятежны.

Находился он, хоть и поблизости, но на достаточно безопасном расстоянии.

Не обращая больше ни на кого внимания, Киёмаса шагнул под своды длинного коридора, соединяющего святилище с остальными храмовыми постройками. Сюда никогда не допускались обычные посетители, и он надеялся, что хорошо запомнил дорогу и не заблудится в этом лабиринте. Он больше не чувствовал чужих душ… Разучился…

Зато он теперь видел, слышал, ощущал запахи и даже холод. Обычный холод неотапливаемого коридора. Низкий потолок нависал прямо над головой – если протянуть руку, то можно коснуться плотной бумаги в белом квадратике стены…

Киёмаса прикоснулся и тут же отдернул руку. Это не бумага. Это что-то холодное и скользкое, как стекло.

…или не разучился? Совсем рядом он ощутил спокойное обволакивающее тепло. Ну уж нет! Теперь эти штучки с ним не пройдут! Рывком раздвинув створки дверей, Киёмаса почти ввалился в небольшое, закрытое со всех сторон помещение. Человек, стоявший перед огромным, на полстены, зеркалом, обернулся с легкой улыбкой:

– Я очень рад приветствовать тебя, старый друг.

Киёмаса оглядел его с ног до головы. Дурацкие узкие штаны и хаори [4] Хаори – японский жакет прямого покроя без пуговиц, надеваемый поверх кимоно или с хакама – традиционными японскими длинными широкими штанами. с рукавами, словно приклеенными к запястьям. А из-под хаори виднелся воротник, больше напоминающий ошейник. Одежда чужестранца. Он знал, точнее предполагал, что сейчас многие одеваются так: проигравшая сторона надевает одежду победителя. Но… Но больше смущала не одежда, а возраст этого человека. Нет, не таким он его видел в последний раз.

– Мне нужна одежда. И конь. И мое оружие.

Человек в ответ весело расхохотался, тряся плечами и прикрывая губы ладонью. Киёмаса нахмурился и шагнул вперед, нависая над ним.

– Не злись, я смеюсь не над тобой. Просто вспомнил один фильм, иностранный… Тебе тоже нужно будет изучить современную культуру, она весьма любопытна. И одежду ты, несомненно, получишь, все давно готово. Не можешь же ты показаться своим потомкам в таком… хм… виде. И оружие тебе дадут. А вот с конем… об этом мы поговорим позже.

Киёмаса сделал еще один шаг, приблизившись к собеседнику почти вплотную. И поднял руку на уровень его груди, пошевелив пальцами, будто намеревался сомкнуть их на его шее.

– Не заговаривай мне зубы, тануки [5] Тануки – енот-оборотень, прозвище Токугавы Иэясу. . Тебя же не смущает мой вид, старый друг? А я очень, очень хочу знать, что Токугава задумали на этот раз.

– Дамы и господа! Наш самолет совершил посадку в международном аэропорту Пулково…

Дальнейший текст объявления потонул в шуме аплодисментов. Сандер открыл глаза и поморщился. Он давно забыл об этой дурацкой традиции – хлопать команде, посадившей самолет. Или люди таким образом просто избавляются от стресса и радуются, что их не взорвали террористы и не подстрелили украинцы?