Татьяна Хмельницкая - Идеологема

Для меня ответственность стала синонимом выбора. Я ставлю знак равенства между этими двумя такими неодинаковыми, хрупкими в своей индивидуальности понятиями. Только они поддерживают меня со дня гибели папы. Всегда так было, кроме сегодняшнего дня.

Сомнения – вот причина моего промедления и желания дольше оставаться в зоне отчуждения.

Хм, символично получилось: сомнения в зоне отчуждения. Нарочно не придумаешь.

Пусть так. Да, я сомневалась, что смогу сделать правильный выбор. Я не готова к этому. Мне нужна передышка, чтобы собраться, настроиться.

Огляделась.

Вокруг пустынно, свободно. Серый пол из искусственного камня со встроенной в него системой слежения и реагирования. Около двух десятков ботов—охранников зависло над головой на высоте не меньше семи метров. С моего места они смотрелись роем пчел, готовым в любой момент сорваться по приказу своей королевы – системы безопасности. Над ними только купол кольца и космос.

Серебристые блестки звезд затмили огни шаттлов, грузовых кораблей и паромных военных модулей, курсирующих между частями Абсолюта.

Платформа довольно узкая. Через огромные иллюминаторы в выпуклой боковине просматривались четыре кольца Абсолюта. Они горящими нимбами сверкали в кромешной черноте, но не могли затмить сияния ярко—голубой, манящей, единственной для любого человека планеты – Земли.

– Отомри, – раздался голос за спиной. – Пора топать, пока система безопасности не попросила это сделать.

– Конечно, Вадим.

Я наткнулась на удивленное лицо однокурсника:

– Что?

– Ты впервые за год назвала меня по имени, – развел руками коллега. – Это надо отметить. Прогресс в отношениях или…

– Или.

– Умолкаю, но не могу не поделиться радостью, что пусть перемены и случились в рамках нашего задания, я готов к более внушительному прорыву, – хихикнул Панин и поплелся следом за мной к контрольному пункту.

– Прорыву? – постаралась придать голосу больше удивления. – На что намекаешь?

– Я даже боюсь высказать свои пожелания вслух, чтобы не спугнуть удачу.

Мы подошли к проходу, по бокам которого стояли сканеры, и одновременно приложили ладони к экранам.

– Вот и держи все в себе, – посоветовала я, оглядываясь из коридора, ведущего к магнитным платформам, на замешкавшегося Панина.

Пока я любовалась видом из иллюминатора, коллеги успели пройти регистрацию и раствориться в бурлящем, нескончаемом потоке людей. Мы с Паниным были в полном одиночестве, не считая двух дронов—охранников, летевших следом за нами.

– Плохой совет, милая.

Панин, ухватив лямку моей сумки, легко дернул поклажу на себя. Я возражать не стала. С показной отрешенностью пожала плечами, сняла сумку. Она так и осталась болтаться на руке парня, когда я, развернувшись, спокойным шагом двинулась по хорошо освещенному тоннелю, обшитому металлическими листами.

– Чем совет так плох? – глядя перед собой, спросила я, выдержав короткую паузу.

– Тем, что самая большая глупость в мире – не заявлять о себе и своих желаниях. Но еще значительнее глупость, которую сейчас совершаю – бояться, что все задуманное сорвется, и потому молчать.

– Итак, впереди большие свершения и грандиозные события, о которых тебе что—то известно. Мало того, ты активно пытаешься «расколоться» и выложить все, что знаешь. Мое сопротивление тебя не останавливает, значит, разговор неизбежен. Поделись, так уж и быть. Хорошо—хорошо, перефразирую: расскажи, не люблю сюрпризов.

– Всему свое время, Танечка. Потерпи. Расколюсь и выложу, что положено тебе знать. Обещаю, что не утаю ничего в рамках дозволенного. В противном случае, боюсь, это обернется недобрыми словами командования в мой адрес.

– Ага, все интригуешь. Судя по вопросу командира, ты должен был «расколоться» еще в военном корпусе. Непорядок, Панин.

– Как увидел тебя без полотенца, с мокрыми волосами, раскрасневшуюся, так и забыл обо всем.

– И это говорит бравый командир десятки. Стыдоба!

– Что естественно, то не стыдно.

– Ну все, Вадим, снова скатился к банальности. Никакого воображения. Теряю интерес, исправляйся.

Мы вышли к началу магнитных линий. Открывшееся пространство зала для свободного перемещения казалось бесконечным, бездонным, давящим своей ложной широтой.

Не часто за мою теперешнюю жизнь приходилось бывать на этом кольце. Впрочем, не так уж все изменилось с тех пор, когда была в последний раз: то же деление на три яруса с промежуточными уровнями между ними, по семь платформ для отправки пассажиров на каждом из них. От платформ отходило по пятнадцать пневмотуннелей. Мелкие группки прибывших людей, пересекая барьеры зон отчуждения платформ, смешивались с общим потоком, стекающим непрерывной рекой по эскалаторам и на передвижных площадках. Магнитные линии соединяли ярусы, что помогало достичь дна зала с верхнего уровня третьего яруса гораздо быстрее, чем это могло занять при переходе другим путем.

Однообразное человеческое месиво, сотканное из однотипных костюмов абсолютовцев, отличающихся только цветом, смешивалось с разношерстным и ярким немногочисленным потоком туристов. Огромная людская лента казалась непрерывной и шумной.

– Там рекреация, – напомнил Панин. – Дальше – зона кафе и ресторанов.

Общая площадка для прибывших людей заканчивалась ограждением со встроенными калитками. Мы подошли к одной из них, и я вдавила кнопку подачи магнитной доски:

– И?

Люки в полу по обе стороны от нас автоматически открылись, две широкие металлические автономные доски, поддерживаемые магнитным полем, взмыли в воздух. Выдвижение решетчатых спинок и подлокотников досок ознаменовалось резким щелчком.

Добро пожаловать! Жестковато, зато надежно.

– Потом, – подхватил мой вопрос Панин, – то самое место, о котором говорил. Буду тебя удивлять.

Мы с бывшим возлюбленным уселись на подлетевшие доски – калитка открылась. Стали спускаться к площадке на два пролета ниже. Там можно пересесть на передвижную горизонтальную платформу, от которой отправлялся модуль к нужному мне кольцу, и заодно выслушать Панина, зайдя в рекламируемое им «милое местечко».

Реклама.

Даже в мысли закралась. Впрочем, неудивительно – что вижу, о том и думаю.

Я будто парила над огромным цветастым, прозрачным полотном. Его части то вспыхивали, укрывая сверху людей, стоящих на эскалаторах; то исчезали, обнажая пеструю толпу и создавая прямоугольную дыру с ровными краями.

По бокам передвижных горизонтальных платформ, словно аквариумные стены, горели голографические проекции, сообщающие пассажирам информацию о передвижении, разбавляя ее яркими плакатами рекламы новых книг, короткими роликами готовящихся к прокату фильмов.