Татьяна Хмельницкая - Идеологема

Вот ведь нелепость! А еще говорят: жизнь движется вперед…

Глупости! Она циклична и бесполезна! Сейчас я это осознаю как никогда.

Роман с Паниным закончился в момент моего признания перед самой собой совершенного предательства. Я превратила нелепое чувство, которое называла «любовью» в готовность поквитаться в любом месте и в любое время.

Откровенно: роман, случившийся между нами, назвать симпатией крайне трудно. С моей стороны это был побег от пережитого горя. Мы и сошлись с Вадимом случайно на почве дискуссии на одной из лекций. До этого я будто жила в другом измерении и не подозревала о существовании курсанта по фамилии Панин.

И вот ведь свела нелегкая! Смешно…

Мы так много говорили с Вадимом, обсуждали разные ситуации от житейских до общечеловеческих, что я втянулась в этот процесс, получила устойчивую зависимость от общения.

В наших беседах он разрывал любые мои аргументы в клочки, а мне претила позиция быть побежденной. Я нашла стимул двигаться дальше, что—то познавать. Вакуум вокруг меня рассеивался, я обретала почву под ногами, выстеленную знаниями. Снова почувствовала вкус к жизни. Мой поступок – вознаграждение за иллюзию, подаренную Паниным. Я так хотела ему помочь, что сочла за разумность заплатить эмоциями других людей.

Вадим принял жертву, не побрезговал…

Урок на всю жизнь, и я им дорожу, будто ювелир—коллекционер редким украшением. У меня теперь есть своеобразный маркер, отмечающий раковые клетки, называемые безответственностью.

Илья Александрович приложил цилиндрической формы электронный ключ к считывателю на двери, и она мягко отъехала в сторону. Внутри находились двое. Правду говорят: «Помянешь нежить, она и появится», – так и с Паниным. Именно он первым обернулся и хмыкнул, встретившись со мной взглядом.

Он высокий, широкоплечий, атлетического телосложения. Русый ежик волос, на скуле кровоподтек. С большим удовольствием добавила бы еще один, впечатав кулак в его физиономию.

– Панин со стажером на выход.

Капитан отдал приказ мимоходом, словно мы пришли не для разговора с глазу на глаз, а проверить оружие, необходимое в следующем рейде.

По голубым глазам стажера, паренька на вид лет восемнадцати, я поняла, что он ничего не заподозрил. Он бросил на меня мимолетный взгляд и направился к двери. С Паниным такое не прокатывало. Он раскусил, что капитан собирался делать, потому медленно положил ствол, который держал в руках, обратно на стенд и размеренной походкой покинул помещение.

Марков напомнил:

– Здесь никто не услышит – стоят видеокамеры, и все.

Мужчина взял пистолет и повернулся ко мне. Пришлось подыграть. Уставилась на командира, готовясь услышать важную информацию.

– Тань, дело выигрышное, и тебя оправдали. Но ты ведь знаешь, мнение совета на том и держится, что голосов разных полно. Были двое, кто хотел тебя вообще отстранить, перевести в штаб на аналитическую работу. Удалось отстоять, и ты все еще в деле. Есть оговорка в записи решения совета – вот с ней придется считаться.

Я тяжело сглотнула. За три года службы привыкла ко всему, кроме оговорок в документах. Обычное дело, касающееся звена, будь то вынесение зачета и награждение или рапорт о недоработках личного состава – все проходило с так называемыми оговорками. Пометки эти считались рекомендациями высшего эшелона, но обязательными к дальнейшему исполнению.

Обвела взором вместительную, достаточно большую комнату со стеллажами для оружия. Яркий свет, льющийся с потолка, делал окружающие предметы четкими. Стеллажи стояли таким образом, что из каждой точки комнаты просматривалось все пространство.

– Тань, твоему звену дается передышка в два месяца. Ты ведь понимаешь, что с тремя ранеными никто не позволит выйти на линию. Я разговаривал с Грибоедовым, он ждет твоего оправдания и хочет продолжить работу с тобой. Так и заявил командиру, когда его вызывали, что берет тайм—аут для принятия решения. Мы разговаривали с ним: обещал тянуть время, пока совет что—то не решит. К тому же в его ситуации такое – раз плюнуть.

– Как там… стажер? – запнувшись, спросила я.

– Не ешь меня глазами, Таня. – Повернувшись к стенду, Марков положил оружие и взял другое. – Пересадку кожи ему уже сделали. Проходит лечение, дальше – реабилитация. Как вообще вас с Грибоедовым угораздило взять такого неуравновешенного бойца в десятку?

– Показатели были хорошие.

– Показатели, – протянул мужчина. – Во всем у нас показатели!

Я потерла щеку, словно меня ударили по ней. Собственно, так и было, пусть капитан и не заметил. Он с самого начала считал, что я все сделала правильно и не смела себя упрекать за случившееся в рейде. Авторитет капитана для меня непререкаем, но не в этот раз.

Друг папы, Илья Александрович Марков, с самого детства был для меня примером. Когда он впервые появился в нашем доме, я, трехлетняя девчонка, залезла к нему на колени и зачарованно уставилась в его огромные обсидиановые глаза, обрамленные черными, густыми ресницами. Макаров улыбнулся, и большой рот с пухлыми губами сделал его похожим на мима.

– Ты папин друг? – поинтересовалась я.

– Да. Мы друзья.

– Я тоже буду военной, как вы с папой.

– Лучше не надо, – покачал головой Марков. – Я слышал, у тебя хорошие математические показатели. На Абсолюте ты можешь заниматься любимым делом.

– Могу и потому буду военной.

Так и случилось: моя детская фраза была подслушана Вселенной, и она устроила так, что я стала тем, кем пообещала стать.

В три года я уже занималась в кружке, развивающем математические способности. У меня все получалось, и я радовалась процессу постижения чего—то нового. Бежала на занятия, будто на самую увлекательную в мире игру.

Мне вручали награды за участие в олимпиадах между ровесниками. Потом была на хорошем счету у педагогов в школе. В девять лет я грезила большими высотами и занялась собственным проектом, который высоко оценили преподаватели университета и посоветовали родителям возить меня на специальные лекции к ним на кольцо.

Когда мне исполнилось десять, в одном из рейдов погиб отец. Про показатели я быстро забыла и вернулась к той мечте, что однажды так неосторожно высказала вслух.

– Илья Александрович, это ведь система и…

Марков отмахнулся:

– Да знаю, знаю я систему! Ты не имела права мешать Грибоедову принять стажера в звено. Но ведь ты говорила, что сомневаешься, и написала рапорт. Жаль, Сашка этого не учел. Сейчас поедом себя ест. Ты в опале была – его затаскали… Ай… Что говорить? У Сашки Грибоедова ведь за карьеру так пять раз случалось, три из которых со смертельным исходом. И снова промах…

Мужчина вздохнул и покачал головой.