Елена Асеева - Лан-Эа, властитель небес. Том второй

– Надо думать, как и положено есть, кушать, поглощать, – пояснил Ананта Дэви и голос его прозвучал очень тихо, – ртом, – досказал он. И я понял, что главный дхисадж так долго отсутствующий, скорей всего, все ему уже поведал о произошедшем со мной. Тем избавив меня от очередного волнительного рассказа. Камал Джаганатх медленно дошел до зримого края пола так, что мне почудилось, он желал ступить вперед и упасть (вряд ли улететь) с сей высоты в долину, но не стал это демонстрировать при мне. Вспять тому неподвижно замер, вглядываясь в проливающий свои бело-серебристые воды водопад. И я вдруг увидел, как заплескалось в нем волнение, оное тягучими золотыми нитями света, вырывалось из его медно-серебристой кожи, кружась возле оранжевого сияния и с тем подавляя али впитывая плывущий там досель желтоватый дымок. Я тотчас шевельнул перстами, желая подцепить одну из нитей, но вспять того ее внезапно закрутило на месте движения. А я неожиданно ощутил такую горечь, хлестнувшей вибрацией по моим плечам, каковую испытывал в этот миг Ананта Дэви, сдобренную потерями, утратами очень близких, дорогих ему созданий, наполненную вечным желанием заглянуть в ушедшее, без какой-либо надежды, возможности там, что-нибудь поправить, изменить, повлиять. Это было ощущение невозвратности времени, напитанное тоской, болью, безысходностью, которую Камал Джаганатх всегда испытывал, всегда ощущал, и жил с ней. Жил с чувством болезненной острой потери в понимании причинности самого движения, хода жизни, существования всего этого Мироздания, Вселенной, Космоса. Посему приняв сие на себя и не в силах выдержать такую мощную чувственную вибрацию в плечах, я горько и громко закричал, глядя в спину сурьевича:

– Прекратите! Прекратите Камал Джаганатх так думать, чувствовать! Разве я виноват в ваших потерях, в том, что сам являюсь заложником желаний моего отца и Праматери Галактики? Почто вы себя и меня этой болью изводите? Думаете, да, мне нужна эта власть!? Нет! – я, прямо-таки, задохнулся от переживаний, ощутив, как тягостно завибрировала кожа на спине, и стоящий рядом главный дхисадж, ухватил меня за плечи и легошенько встряхнул, давая возможность прийти в себя. А после и вовсе потянув, прислонил меня к ослону кресла, посему я прикрыл глаза, и много тише досказал:

– Нет! Мне не нужна власть. Но я понимаю, Праматерь Галактика думает иначе, хочет иначе, не считаясь с моим и вашим мнением. Впрочем, я не буду против принять для себя виденное вами ответвление… – я не закончил, ведь голос мой дрогнул. Не то, чтобы я не хотел жить… просто стало так обидно за себя… Толком и ничего не имевшего, большую часть жизни прожившего в голоде, нужде, лишь на чуточку передохнувшего и опять вогнанного в какие-то цепки.

– Мое милое дитя, – протянул Ковин Купав Кун и попытался меня обнять, но я лишь яростно дернул плечами… Не давая ему меня обогреть…

А миг спустя услышал не менее беспокойный шаг сурьевича и его задрожавший низкий голос молвил:

– Мой уникальный мальчик, дитя, мой поразительный абхиджату, – одновременно, он, шумно дыхнув, подпел себе струнами гуслей, видимо, не менее ласкательно сказав обо мне на гиалоплазматическом языке, так как говорить со мной мог только он, выражая всю свою любовь. – Умоляю вас, тока не отгораживайтесь от меня, не полагайте меня своим недоброжелателем, – добавил Ананта Дэви и явственно присев подле моих ног справа на сидение, протянув руки, обнял и привлек меня к себе. – Ведали бы вы, как мне дороги, являясь моей частью, сутью меня, – дошептал он мне в голову, поцеловав в лоб. Да тотчас ощутимо задрожал, так точно пустил в меня всю испытываемую им ко мне любовь, заботу, тревогу. И я моментально уловил, что он не просто никогда не стремился к власти в Веж-Аруджане, а вспять того всегда ее боялся. Но поставленный моим отцом в выстроенное ради меня будущее ничего с происходящим не мог сделать, одначе и очевидно не раз пытался…

Эта пышущая откровенность с ранее испытанными сурьевичем переживаниями об ушедшем теперь телесно вызвали и во мне легкую дрожь и вибрацию сразу кожи и прахар полос… А после и тут как-то разом явившийся изнутри холодок на моей коже принялся распространяться и на прахар полосы, и с тем остужать мое волнение делая меня предельно спокойным, невозмутимым к панике, одновременно, сковывая и саму вибрацию.

– Голубчик, мой дражайший голубчик, – очень мягко продолжил толковать Камал Джаганатх. – Я выполню все, что указывает Праматерь Галактика, подчинюсь ей, або не могу рисковать вами, не могу позволить себе потерять вас. Понеже все допрежь мною выстраиваемое было содеяно, дабы вы стали полноценным властителем небес, вы стали БхаскараПраджапати-джа.

И я понял, что он все-таки все время старался выстроить собственные замыслы, быть может, порой, нарушая планы моего отца. Впрочем, он так говорил, точно просил меня, и я подвластный его молви, отворил очи, да слегка склонившись, поцеловал его в грудь. Ананта Дэви лишь крепче прижал меня к себе и не менее трепетным поцелуем ответив, приголубил мой лоб.

– Я знаю, понимаю, что вы хотите мне блага, – теперь я и отозвался, да легонечко отстранившись от него, воззрился ему в лицо. Непроизвольно пройдясь по зоркому очесу, в его лбу, обрамленному вывернутыми веками (с полупрозрачным розового отлива верхним и более кожистым нижним), где темно-лиловая радужка в форме звезды с многочисленными тонкими лучиками слегка закурилась в синей склере. Еще сиг и склера, так-таки, почернела, наполнившись марным отливом и заклубилась сильней, прикрывая своим цветом, лучики звездочки-радужки, кажется, тоже самую толику двинувшиеся по кругу. И тотчас меж его зорким очесом и моими глазами проявилось толстое и яркое в своем бело-серебристом свечение звездное скопление по форме напоминающее диск. Эта и, очевидно, мощная туманность, наполненная межзвездным газом, магнитными полями, пылью имела тонковолокнистую структуру и непостоянный окрас, будто являлась каким-то истоком, началом рождения.

– Что это? – едва дыхнул я вопрос, когда туманность пропала, а сам Ананта Дэви сомкнул сразу все три глаза, тем самым и разрушив нашу связь. Впрочем, он тотчас заговорил и голос его звучал то высоко, то вспять низко, наверно, сурьевич старался справиться с волнением:

– Это все, что осталось от моего старшего брата, девятого сурьевича СансараРудраАгни, вечного, мужского источника творящего стихии природы. Внегда я сомкнул в коло нить времени, дабы в грядущем меня не воссоздали из оставленного материала. Вдобавок того на малом узелке данного коло Врагоч должен был вывести в высокоразвитые расы существ джан, проживающих на планете Ладодея, системы Та-уи, кои несли в себе информационные коды СансараРудраАгни. Обаче мои дети Раджум, Ковин и Врагоч распорядились инаково, позволив подняться в высокоразвитые расы людоящерам… И долгое веремя я полагал, что измененное моими сынами грядущее, мое возрождение токмо ошибка. Одначе сие не так, або не я слагал будущее, а ваш отец, Лан-Эа, – он смолк и края его рта зримо задрожали, видимо, все о чем он сейчас говорил, оказалось весьма для него болезненно. Впрочем, с тем Камал Джаганатх не ответил на основной мой вопрос, понеже я тотчас его и задал: