Елена Асеева - Лан-Эа, властитель небес. Том второй

– Ему необходим отдых. Он еще дитя, ваше высочество, и то, чему себя подверг, дабы обезопасить нас может весьма неблагоприятно сказаться на его состояние в общем.

– Отдохнет в Тарх системе, на Садхане в своем тереме, покамест есть веремя. Не тока до принятия власти, но и посля того, – отозвался своим низким басом, с большой глубиной и полнотой звучания Ананта Дэви.

– Вже все устроено, – явно дополнил, поддержав его амирнарх, ибо его высокий с легким дребезжанием голос не с кем было невозможно спутать.

– Вы же понимаете, Ковин, что принятие власти для нашего уникального мальчика, всего-навсе проформа, не более того, каковая необходима, чтобы на нашу сторону перешли АнгКоншехо с матками-маскулине, – продолжил все также низко и вельми раскатисто, словно лениво Камал Джаганатх. – Все останется, как и было допрежь… Решения будем принимать коллегиально, я, амирнарх, вы и Врагоч. А мальчик будеть взрослеть, и, набираться сил, способностей, – дополнил он.

И ежели бы я мог… то, непременно, засмеялся. Так как понял, о чем толковала Праматерь Галактика. Ибо к той самой власти в Веж-Аруджане Ананта Дэви не собирался меня допускать, и тем, пожалуй, рассердил Праматерь Галактику. Поелику тут оказалось не соответствие планов Камала Джаганатха и Праматери Галактики на меня… Интересно только становилось в данной ситуации следующее – план кого из тех двоих совпадал с замыслами моего отца.

– Я категорично высказываюсь, что Праджапати днесь нельзя тревожить и перемещать. Он должен очнуться на Пятнистом Острожке, пройти обследование на гвотаке и лишь засим ему можно будет отправляться в Тарх систему. Або его диэнцефалон содеял невероятное, в отсутствие слаженности с сознанием, мальчику удалось втянуть в прахар полосы дотоль начавший сеяться вирус, – весьма придлинно, как это любил делать, вновь заговорил Ковин Купав Кун с ощутимым нажимом на властность собственного голоса. – Ежели бы не столь горячее желание Праджапати уберечь нас, неизвестно…

– Все! – не дав договорить тарховичу, слышимо жестко прервал его Ананта Дэви, – сворачиваем дискуссию и поднесь вылетаем. Наше уникальное дитя будет почивать в полете и наберется сил по прилету в Тарх системе. По договоренности с матками-маскулине у нас трое суток. Сие все, что я сумел согласовать с ними опосля столь резкого ухода Праджапати.

– А ежели его великолепие не очнется в те трое суток? – несогласно спросил главный дхисадж и мне сейчас захотелось его обнять и поцеловать, уж таким он был заботливым в отношении меня.

– Тогда попробуем перенести дату принятия власти, – неуверенно протянул Раджумкар Анга Змидра Тарх.

Но тут его перебил Камал Джаганатх, сначала фыркнув, а после со слышимым раздражением добавив:

– Толды, вы, Ковин перестанете снабжать его диэнцефалон снотворным, и, мальчик просто проснется. Все! Толкование завершено…

Завершилось, похоже, не только толкование, но выключился и сам звук, точно все дотоль бывшие около меня ушли или только (прав был Ананта Дэви) до меня вновь дотронулся Никаль, впрыснув снотворное, понеже я и уснул.

Проснувшись, и увидев над собой волнообразную поверхность матового, голубого фона, каковой испещряли сине-фиолетовые, серебристые нити, усеянные мельчайшими и тут разноцветными крохами света, я перво-наперво подумал, что подобно моему титулу нахожусь, где-то в небесах, а может даже за гранью его. И лежу на спине на рыхлом и мягком облаке или огромной туманности газа, вряд ли гиалоплазме. Впрочем, понимание того, что надо мной лишь матерчатый купол, и сам я покоюсь явственно на ложе, подвергло меня к тому, что я сел. И тотчас внимательно огляделся, абы и впрямь досель возлежал на широком четырехугольном одре, застеленном белой бархатной материей, на котором покоилось до десятка овально-вытянутых небольших и мягких валов. Две деревянные белые спинки ложа были украшены витиеватой резьбой и ярко белыми, голубыми и фиолетовыми драгоценными камнями, стыки оных инкрустированы серебристо-белыми с голубоватым отливом полосами из граивейя. На четырех, белых, ровных столбах поместившихся по углам спального места, и увитых сверху тонкими сьребряными стебельками с только, что распустившимися тончайшими листочками наблюдалась установленная кровля из нежной двухлицевой ткани, где на матовом, голубом фоне сине-фиолетовые, серебристые нити усеивали мельчайшие, разноцветные крохи света. Столбы, укрепленные меж собой брусьями, дополнительно венчались округлыми луковками из розово-фиолетового агаркашта.

И хотя сам просмотр скрывали спускающиеся с вершин брусьев, по четыре стороны от самого ложа, сине-голубые, матерчатые, шелковые завесы, по краю расшитые агаркаштом и граивейям, я видел, что нахожусь в прямоугольной и очень большой комнате. Оная имела высокий сводчатый потолок, украшенный дивной золтой резьбой, где переплетались отростки, побеги растений, ветви деревьев, увенчанных лопастными листьями и многолепестковыми цветами. На ровном полу, во всю комнату лежало мохнатое высоковорсистое перламутрово-белое полотно. Сами же три стены (ибо одна из них отсутствовала, очевидно, предоставляя возможность наблюдать происходящее вне помещения) были обтянуты бело-перламутровой тяжелой тканью с выполненными на них растительными узорами из сьребряных нитей с добавлением разнообразных по оттенку драгоценных камней, в виде длинных витых стеблей и крупных, пышных цветов. Двухстворчатые, широкие двери с арочным навершием, находящиеся напротив отсутствующей стены были также богато инкрустированы резьбой и самоцветными каменьями.

В комнате располагались, напротив ложа, два широких голубых кожаных кресла с высокими округлыми по вершине спинками и вычурно загнутыми белыми подлокотниками. Возле которых стояли три невысоких прозрачно-белых треугольных столика, по рубежу ограненных узкими бортиками из розово-фиолетового граивейя, на коих поместились пузатые и точно плетенные из золтых веточек ковши полные живых цветов, и, тут крупных нежно-сиреневых метельчато-ветвящихся соцветий.

На одном из кресел сидел главный дхисадж, в своем, так сказать, рабочем варианте одежды. А именно в укороченной золотистой тельнице, имеющей прямой в виде стоечки ворот и разрез посередине груди, где длинные рукава, собранные в мельчайшие складки, завершались запястьями из серебристо-белого с голубоватым отливом граивейя, да черные штаны, плотно облегающие сами ноги, доходящие до щиколотки, по краю украшенные золтыми тонкими полосами в тон сандалиям. Он облокотился правым локтем об подлокотник, подпер длинными четырьмя пальцами свой подбородок и смотрел куда-то вниз, точно созерцал, что-то на полу.