Валерий Сабитов - Миражи Предзеркалья. Роман-мистерия. О лабиринтах и минотаврах плоти, разума и души

Он сделал паузу, чтобы оценить реакцию на откровение. Имя действительно известное. Наследие Бутру входит в список Сибруса для кандидатов в вакуум-плавание. Видимо, Кертис основательно изучил труды спиритуалиста.

– Ещё будучи Бутру, я поддержал друга Анри и объявил, что бессознательное в человеке превосходит сознание во всём. Во всём и всем! Так что придётся нам признать, что сознанием и логикой мы ничего не добьёмся. Все тонкие чувства, озарения, нюансы веры – все они замкнуты на подсознание или, точнее, на бессознание, на свободное познание. Попробуйте не согласиться!

То был момент торжества подсознательного в Кертисе.

Кертис поразил не только меня. Озадаченный Агуара забыл, что настало время его дежурства, а капитану пора на отдых. Напоминать я не стал. Уходил экипаж молча. От встречи никто ничего не получил. Я в том числе. Было у меня желание создать эмоциональную свалку, взорвать атмосферу взаимной нелюбви. Кое-что, правда, прояснилось, но интегральная составляющая ситуации не стала прозрачнее. Так что надо мне побыть одному. И здесь, в рубке, ставшей нервным центром «Ареты». Уточнить, кто же я такой, Алекс Сибирцев. Кто я есть и для себя, и для людей.

Было время, считалось: разумность – признак социальности. Эксперименты показали, что Маугли не менее разумны, только мыслят и общаются они в иной системе координат. И лягушка вполне может стать принцессой. Сегодня я убедился: мы, пятеро, не общность. Мы одиночки, Маугли. Наши системы речи, мышления и прочего – лишь пересекаются, но не совмещаются. Волк, овца, баран, лев… Лев? Кто тут царь зверей-то? А может, все мы просто обезьяны? Из разных стай…

Ребёнок – человек иной цивилизации. У него нет иллюзий, настоянных на мутной воде стереотипов. Потому я и не помню себя в детстве.

Не помню ни отца, ни матери. И не искал их, рассчитывал в судьбе на себя. Один из северных интернатов Розы Мира… Как я туда попал, до сих дней не понимаю. Попал и стал объектом насмешек. Ребят заценили мои уши и глаза. Слишком большие. Я терпел месяц, потом отыскал в Шумерском пантеоне Дингира – божество с громадными ушами и глазами. Оказалось, они символизируют мудрость. Меня оставили в покое. Перед духом религии нас учили трепетать. Но отличать духовность не натаскали.

Много позже Сибрус нацелил меня отделять идолов от Божества. Оказалось, понятие «религия» люди расширили до антисмыслов. Слово получилось резиновое, растягивающееся по любому желанию-капризу. А многим другим Сибрус по жизни не встретился.

Роза Мира воспитывала красиво и увлекательно. Зоогогика, метапсихология, мета-пара-что-то многое… Звучит как песня-заклинание и посейчас. Один курс духовной эволюции человечества чего стоит! Я не знал тогда, что интеллектуальное вовсе не обязательно духовное. Но как привлекательно в той эволюции сплелись история арийской философии, зодчество шумеров, звёздная технология атлантов…

Учился без особого упорства, но легко. И самонадеянно взял на прицел Всемирную религиозно-философскую академию. После неё – неизбежное включение в элиту северного цветка планеты. Дух захватывало… Но Цеху не хватало кадров вне собственной организации. Мне вживили молекулярный чип контроля, сделали курс инъекций специальной психической подготовки и – я в федеральном колледже особо одарённых детей, на тёплом острове Ста Городов. После холодной России – почти рай. Илона приехала туда из горячего Египта и поначалу мёрзла. Колледж и определил наши судьбы. Ибо там, кроме всего, выявляли приоритетные одарённости. И как-то само собой мы с ней избрали космос. Избрали, а после колледжа разъехались: она – домой, я – в резерв Цеха. Но «мы» для нас успело стать важнее «я».

Отдельные судьбы стали одной, но предопределилось единство много ранее. Да кто способен разгадать тайны предназначения?

Вот, только задел болевую точку, и экран замерцал. Я замер – эксперимент со мной продолжился. И всерьёз, по-настоящему – на сей раз ожила встреча с Илоной, ставшая началом… Да, именно тогда явно определился ход нашей с ней жизни. В соответствии с предопределением.

Замерев в трёх шагах, она ироническим прищуром оглядела мой комбинезон. Кругом плавился тридцатиградусный июль, и комбинезон смотрелся вызывающе смешно. Всё равно что бельё с подогревом в римской сауне. Я терпел, кося взгляд на значок Космоколледжа. Видит она его или нет? Она увидела и усмехнулась. Чуть повела губами, так, что можно и не заметить. Кто другой и не заметил бы. Но во мне царили кастовые комплексы. И я тут же выпал из первой шеренги на обочину повседневности. А на обочинах не принято красоваться тем, что не внутри, а снаружи.

Но марка – вывеска! – Космоколледжа держала цепко. Ущемлённое самолюбие…

Когда-нибудь смогу с ним расстаться?

Не отвожу взгляда от безжалостного экрана Перископа. Смотреть на себя со стороны через столько лет… Как же я был глуп и самонадеян. А Илона – маленькая, хрупкая, но уже взрослая, уже мудрая не опытом, но инстинктом. Да, так и было: я не сошёл с тропинки, не уступил ей, не сказал нужных слов, не… Нескончаемая вереница «не»!

Именно в тот год стартовала Эра Вторжения в Надземелье. Технотронная суперцивилизация, ведомая Федерацией номинальных государств и реальными Цехами, рванулась в Небо. Не оглядываясь, не смотря под ноги. Кто из нас думал, что на деле открывается Эра Скорпиона?

Срочно требовались свежие куски жизненного пространства. И многочисленные жертвы на межпланетных трассах не ослабили космический прессинг. Соперничество меж Цехами гасило любые призывы пересмотреть стратегию экспансии. Цена выпускника Космоколледжа взлетела к звёздам.

На Илоне – лёгкое розовое платьице. Как облачко на восточной заре. Что ж, её – в отличие от меня – было кому наряжать. Папа, мама, бабушки, дедушки, дядечки, тётечки… Полный семейный набор. Илона улыбнулась, тем же ехидно-критическим взором окинула помещение рубки. Я похолодел: сейчас она шагнёт внутрь «Ареты», и соединится несовместимое.

Но нет… Кто меня пощадил? Биомозг «Ареты», вакуум?

Тропинку у моря мгновенно заместил Зал Памяти Космоколледжа. Галерея живых портретов Героев. На постаментах красного золота четырёхмерные фантомы. Можно поговорить, пожать руку, поправить складку одежды. По поверью, в лунные ночи они сходят с пьедесталов, собираются вместе и вспоминают то, что неизвестно живым.

Сколько раз Галерея раздвигала-расширяла стены? Уверен, приготовлены пять мест для экипажа «Ареты». Передо мной медленно проплывают фигуры, лица. Кто улыбается, кто смотрит с серьёзной печалью. Не хватает увидеть самого себя. Что будет означать: мы не вернулись. Не вернёмся…