Артём Краснов - После завтра

Тогда и сам он, Алексеич, был объектом этого масштабного подкупа. И пусть, думал он. Деньги не пахнут.

Самолет оторвался от единственной взлетной полосы аэропорта Донгола и взял курс на северо-запад. Стреловидная тень бежала по ухабистой равнине, волнуясь, как флаг.

Скоро Алексеич увидел колонны, те колонны, что они строили эти полгода, а до них строил кто-то еще. Непроизвольно взгляд искал среди моря каменных столбов те, что воздвигла их бригада, но все они казались одинаковыми. Самолет набирал высоту, и новые полчища колонн выступали из-за горизонта, батальон за батальоном. Иногда между ними мелькала россыпь бытовок или кучи мусора, но и они казались одинаковыми, обезличенными.

Алексеич заметил, что по краю стройки колонны были тоньше, но чем глубже в каменные рощи, тем мощнее были составляющие их колонны.

Пятна образовывали какой-то рисунок.

– Гляди, – Алексеич отстранился от иллюминатора, чтобы Пашка мог видеть раскинувшийся под ними ландшафт.

Тень самолета и отдельные колонны стали неразличимы. Они сливались друг с другом, превратившись в потоки желтого, светло-серого, красноватого узора, уходящего в дымку горизонта.

– Ни хрена себе, – Пашка словно впервые понял, что значат сотни километров стройки, о которых говорили на ломанном английском водители грузовиков.

– Радиолокационная станция? – усмехнулся Алексеич. – Сваи?

– Я сразу говорил, что не сваи, – ощетинился Пашка.

Пассажир, сидевший через проход справа от них, вдруг наклонился в сторону Пашки и сказал разборчиво:

– Это Stoneface. Сто-ун-фейс.

Алексеич с Пашкой глянули на него. Пассажир был молод, хорошо одет, лицо его окаймляла аккуратная борода, развязанный галстук и поднятый воротник придавали ему отдаленное сходство с принцем. Он был улыбчив и смотрел чуть свысока.

Stoneface. Слово, которым молодой обозначил их стройку, не вызвало у Алексеича никаких ассоциаций. Полгода они провели без интернета и газет, их единственной связью с внешним миром были водители большегрузов и арабское телевидение.

– Stoneface, – повторил этот третий как бы сам себе, глядя мимо Пашки в иллюминатор. – Вы строили его?

– Строили, – сухо ответил Пашка.

– Великолепно, – сказал незнакомец. – Но вряд ли вы понимали, что строите. Общая картина видна только из космоса.

Он протянул Пашке журнал, на обложке которого было это слово – Stoneface.

– И че это? – спросил Пашка брезгливо.

– Дословно – каменное лицо. Вот, – молодой перелистнул несколько страниц. – Взгляните. Это фото со спутника. Сделано две недели назад.

На развороте журнала была фотография северной части африканского континента, где к западу от Нила светилось бледно-желтое лицо ребенка двух или трех лет, с ямочками на щеках, с белобрысой челкой, пухлого, сощуренного, с ехидной улыбкой на губах и маленьким, еле заметным носом.

Эта гигантская татуировка у изголовья африканского континента состояла из мельчайших пикселей, которыми и были те самые колонны, что строили вахтовики. Бригада Алексеича работала где-то в районе подбородка.

Лицо ребенка, размером с половину континента…

– На кой хрен это нужно? – бормотал Пашка, разглядывая снимок. – Что это вообще?

Незнакомец перелистнул страницу:

– Читайте.

Пашка читал полушепотом.

«Три года назад группа миллиардеров во главе с канадским банкиром Аланом Кьюсаком начала амбициозный проект по строительству в пустыне Сахара каменного сада, очертания которого из космоса напоминают лицо ребенка…»

«Лицо скопировано с семейной фотографии трехлетнего внука миллиардера, Питера Джексона-Крига…»

«Инициатор проекта Алан Кьюсак признался, что идея построить гигантский портрет в пустыне пришла ему во сне в виде откровения…»

«Общая стоимость проекта, который находится в завершающей стадии, оценивается в 325 миллиардов долларов…»

«Около 15 миллионов рабочих и специалистов из 130 стран мира приняли участие в этой грандиозной стройке…»

«Мы запускаем в космос „Вояджеры“ с посланиями инопланетным цивилизациям, но это не принесет плодов, – заявил Алан Кьюсок во время презентации проекта журналистам. – У нас есть лучший способ рассказать Вселенной о своем существовании – свет. Миллиарды лет спустя, когда Земля перестанет существовать, фотонный слепок нашей планеты будет нестись через пространство. Рано или поздно кто-то примет этот сигнал. Но это будет не просто свет еще одной планеты на окраине Млечного Пути. Это будет зашифрованное послание. Лицо человека, моего внука Питера, расскажет им, что мы здесь были, что мы существовали, что мы умели радоваться и ценили жизнь…»

«Эксцентричный миллиардер уверен, что гибель человечества произойдет очень скоро, поэтому предлагает уже сейчас задуматься, что мы оставим после себя…»

– Вот дебил, – процедил Пашка. – Сколько там написано? 325 миллиардов… Ты прикинь, Аксеич. Это ж сколько всего можно построить?

– И сколько всего? – улыбнулся молодой, что сидел справа.

«Надменная скотина», – подумал Алексеич, с любопытством разглядывая пашкиного оппонента.

– Да дофига всего, – ответил Пашка авторитетно. – Бабки немереные. Бюджет страны какой-нибудь. Сколько больниц, сколько дорог… Там каждая колонна стоит, как детский сад у нас на районе.

– С той лишь поправкой, что уже через пару сотен лет ничего из перечисленного не останется, – сказал незнакомец равнодушно. – А Stoneface будет стоять.

– И смысл? – Пашка рассвирепел. – Ну и будет стоять? А дальше что? Я понимаю, когда делают для людей здесь и сейчас. Зачем гадать о том, что будет через сто лет?

Незнакомец пожал плечами.

– Может быть, он не гадал. Вы когда-нибудь думали о том, что средний человек знает о египетской цивилизации в основном то, что они умели строить пирамиды? А сколько было цивилизаций, о которых мы не знаем ничего? Они не оставили следа, и, возможно, с точки зрения высшего суда прожили бессмысленный цикл истории.

– Это чушь какая-то, – отмахнулся Пашка. – Люди еще покажут. Через сто лет будет все не так, как сейчас. Искусственный интеллект будет и виртуальная реальность. Никому не придет в голову ставить каменные истуканы. Это язычество. Навоз, короче.

Незнакомец усмехнулся и достал ноутбук.

– Может быть, – сказал он, чему-то улыбаясь. – Но я не переоцениваю возможности человечества. Будет еще несколько циклов подъема и спада, но потом… Нам просто некуда деваться. Мы заперты здесь. Вы слышали, что до ближайшей к Солнцу звезды, Проксимы Центавры, 80 тысяч лет полета? Это на порядок больше, чем существует наша цивилизация. Мы ужасно одиноки в этом космосе. Оставить след: вот наша единственная миссия.

– Ерунда, – фыркнул Пашка. – Примитивщина. У бога на нас другие планы.