Артём Краснов - После завтра

– Откуда вы знаете его планы? Пока вы строили Stoneface, вы не знали даже планов вашего работодателя. Вы видели фрагменты и думали что это… кстати, что вы думали?

– Что это радиолокационная станция, он думал, – зевнул Алексеич.

– Да при чем тут это? – возмутился Пашка. – Ты сам-то что думал?

– Это неважно, – сказал незнакомец примирительным тоном. – Никто не догадывался. Я тоже не знал. Иногда общая картина видна лишь с очень большой высоты. А мы с вами, боюсь, у самого дна.

Все замолчали. Незнакомец уткнулся в ноутбук, и пальцы его забегали по клавиатуре. Пашка смотрел на разворот журнала. Алексеич уперся лбом в прохладный иллюминатор, за которым белые облака все плотнее укрывали рисунок. Алексеичу казалось, он различает щеки ребенка и его озорную улыбку, а, может быть, он лишь хотел увидеть их в потоках цветовой лавы, которая спекла и растворила результаты их полугодового труда.

И нет больше меня, есть лишь лава, лава, лава…

Видение исчезло. Самолет летел над айсбергами белых туч.

– А, прикинь, Пашка, – сказал Алексеич негромко. – А прикинь, Пашка, если весь наш смысл состоит лишь в том, чтобы построить вот такую херновину и послать в космос сигнал, что мы когда-то жили? И ничего большего. И все наши страдания, интриги, обиды… Это наше вечное «я», «я», «я»… Ничто. Дым из трубы. А смысл лишь в том, чтобы доказать возможность жизни в нашей галактике?

– Да ну, – буркнул Пашка. – Я не верю в эту чушь.

– Вспыхнем, сгорим и не останется следа, кроме этого сгустка фотонов, за который, может быть, кто-то скажет нам спасибо, – проговорил Алексеич.

– И что мне толку с того, что через пять миллиардов лет мне кто-то скажет спасибо?

Алексеич не слушал.

– Получается, – говорил он, – я приложил руку к главному проекту человечества и теперь могу спать спокойно.

– Ага, – ухмыльнулся Пашка. – Ты еще бабки отдай на благотворительность. Все равно ведь все помрем.

– Бабки не отдам, – Алексеич привалился к иллюминатору и закрыл глаза. – Но межпозвоночную грыжу с этих пор считаю не напрасной.

– Болван, – буркнул Пашка и тоже уснул.

Мне девяносто восемь лет. Девяносто восемь… Почти век на Земле. На Земле, которая начинает уставать от моего присутствия, и все безжалостней трет меня в своих жерновах. Хочется меньше двигаться. Сны мало отличаются от яви.

Упавший с ночного столика флакон доставляет хлопот. Теперь мне нужно сесть на краешек кровати, опереться на трость, почти навалиться на нее, потом соскочить на одно колено, медленно клонясь книзу, пока не увижу негодяя, пока не смогу дотянуться до него. Хороший план. Трудный. Нужно действовать поэтапно.

Боль стреляет через колено по спине. Скрипят половицы. Гремит по полу трость. Беглец пойман и обезврежен, но в пояснице теперь кол.

Я стаскиваю тапочки по одному и ложусь, вытягиваясь около Нинель. От нее пахнет лавандой. Она сонно поворачивает голову:

– Что?

– Спина.

– Намажься. У меня сегодня тоже было…

– У тебя не может быть. Ты молодая.

Она улыбается сухими, почти белыми губами:

– Всего семь лет разницы.

– Целых семь лет.

Девяносто восемь… Трудно дряхлеть. Но эта тяжесть в ногах и голове, эта дряхлость, это чертово долголетие – это то, к чему я стремился, стараясь выжить и продлить свой путь здесь. Я оставил позади военную службу, экспедиции в Арктику и две пандемии. Молодым остается тот, кто умирает до срока, но мне повезло остаться. Значит, я получил сполна то, что хотел. Что хотел… Получил… Арктика… Снег метет волнами… Волны образуют барханы… Желтые, огромные барханы… По ним идут длинные тени верблюдов… Их ноги бесконечны, как на картинах Сальвадора Дали…

Резкий стук вырвал меня из полудремы. По потолку бежали красные всполохи, словно махала крылами кровавая птица. Под окнами коттеджа слышались встревоженные голоса. Снова застучали.

– Что это? – Нинель приподняла голову.

– Сигнализация сработала, – ответил я, начиная вставать. – Приехали пожарные.

Я спускался долго. Все это время на крыльце топтались тяжелые ноги.

– Полиция, – услышал я голос, не привыкший к отказам. – Открывайте!

И еще один голос, даже более властный, чем первый:

– Буди, буди его.

Снова стук.

– Я не могу перелететь, – ворчал я себе под нос и все же спешил, как мог. – Черти полуночные.

Наконец я отпер. Глаза полицейского прятались под козырьком форменной кепки. Лишь на секунду я увидел его взгляд, быстрый, как фотовспышка. Неприятные обесцвеченные глаза, привыкшие видеть в каждом подозреваемого.

– Капитан Разумов, полиция города Москва, – представился человек, небрежно демонстрируя электронное удостоверение. – Игорь Васильевич Лунгин?

Он листал что-то на своем планшете. Я кивнул. Он не заметил кивка и повысил голос:

– Вы Лунгин?

– Да.

– Кто-то еще в доме?

– Моя супруга. Что случилось?

– Вам необходимо проехать с нами. Здесь недалеко.

– Я не одет.

– Это неважно.

– Я жене скажу.

– Наш сотрудник сообщит ей.

Меня подхватили с двух сторон под локти и повели по тропинке к калитке. Их несоразмерный шаг причинял мне боль. Оба полицейских – и Разумов, и его начальник с животом невероятных размеров – были в каком-то диком, неясном возбуждении; я словно был добычей, которая будит в них жажду крови. Я ощущал их ликование.

За воротами стола машина, вроде полицейского микроавтобуса. Мне помогли забраться. Внутри сидело еще трое или четверо. Дверь захлопнулась, погас свет. В черных окнах я видел отражение своего изношенного лица, на котором отпечатались несколько слоев морщин, один поверх другого.

Мы ехали недолго – может быть, минуты три. Дверь с грохотом распахнулась, и в первые секунды я ослеп и оглох. Мощные прожекторы засвечивали все вокруг. Нестерпимо галдели люди. Работал громкоговоритель.

«Назад… Отойти от заграждения… Я сказал, назад!» – хрипел раздраженный голос.

Когда глаза мои привыкли к свету, я увидел берег нашей речки, которая разделяла поселок на две части. Через речку, выгибая спину, был перекинут пешеходный мост с ажурными перилами. Мост и берег около него были огорожены, и односельчане напирали на ограды. Мальчишки пытались просочиться между взрослых.

«Назад, – настырничал громкоговоритель. – Я сказал, назад!».

У самой воды стояли несколько полицейских машин и один большой грузовик, на котором я прочел – «Водоканал». Справа по другую сторону я заметил гражданский автомобиль в ярко-оранжевой раскраске. Его двери были открыты. Около него сновали два человека в форме.

Мои спутники взяли меня под локти и повели за ограждение. Кто-то поздоровался со мной. Дежурный полицейский сдвинул ограду, давая пройти. Мы поднялись на мост.