Олег Громов - ATLAS. Праймал. «Мифы всегда преувеличивают, но никогда не лгут»

Пробежавшись по мне своими зелеными рубинами глаз, Док спросил меня:

– А вы Алан? Верите? Или мы тут попусту теряем время друг друга?

– Верю. Но меня больше интересует сама «смерть».

– В этом мы с вами и похожи Алан. Смерть – это то, что как раз и стоит ЗА термином «реинкарнация». Скажите, думаете ли вы что бессмертная душа, она же истинное Я, эго, тэтан, самость, может быть также смертной?

– Может быть. Может по воле неких неизвестных нам сил или законов.

– А теперь представьте, что вас ждет такая смерть – полная и окончательная. Что вы предпримите?

– Все возможное.

– Это называется выживание. Я много путешествовал, Алан. И видел, как по всему миру люди живут в аварийном режиме существования. Приверженцев самых разных конфессии и воинствующих религиозных взглядов, борющихся за выживание их идей, но не самих себя. Они с улыбками идут под горячие пули или принимают холодные объятия смерти, веря, что только дух может быть спасен и только дух может спасти или исцелить их тело. Но если отнять у них эту веру? Дух? Они превратятся в тех бедных детей в грязи, детей с ружьями, детей на костылях, без рук и ног. Детей, не загаженных ложными догмами и простым желанием выжить. Нет ничего более естественного, чем желание выжить.

Этот инстинкт двигал племена язычников к набегам и завоеванию все новых земель, для большего урожая и прекращения голода. Что бы выжить. Они закапывали награбленные сокровища, уверенные, что смогут ими воспользоваться в другой жизни и там в ином мире, они помогут им… выжить.

Именно этот инстинкт, в прошлом толкал мыслителей на поиск эликсира бессмертия. Он же и заставляет атеистов магнатов сегодня, спускать свои деньги, которые они не могут потратить в следующей жизни, на поиск пути к бессмертию, чтобы продолжать тратить их в этой.

– А я знаете, много плавал с одним Капитаном, который любил поговаривать: «Прошлое в одной руке, будущее в другой, а посередине хуй».

– Это… интересно. Но не совсем понятно мне.

– Он говорил это о своих нерешенных отношениях со своей бывшей женой и новой дамой сердца.

– И, тем не менее, я не уловил…

– Суть. Как и я. К чему вы ведете?

– Гхм, нам пока не удалось собрать пазл вашей какой-либо прошлой жизни, но позвольте еще немного поинтересоваться вашей нынешней.

– Да, пожалуйста… – протянул я, снова растянувшись на кушетке.

– Насколько я уже знаю, вы преступали черту закона и были осуждены, так?

– Да, домашний арест.

– И, тем не менее, это ограничение свободы. Вам ведь было некомфортно? Некомфортно. Но допустим, вы оказались в тюрьме. В тюрьме поднялся бунт и ваша камера открыта. Теперь вы отчасти свободны. Вам протягивают оружие и вот ваш выбор – присоединиться к бунту против несправедливого суда и системы или остаться в камере в иллюзии покорной морали.

– А если я осужден справедливо?

– Что ж, исходные данные те же, но ваше решение принимает другой оттенок.

– Ну, если остаться в стороне, то, скорее всего, будешь убит новой системой, новой пришедшей силе на смену старой.

– Непременно. – подтвердил Док.

Лопасти вентилятора продолжали неспешно вращаться, заполняя своим тихим волнением тишину.

– Не спешите с ответом. Вернемся пока в наш предсмертный момент. Болото. Ваше желание выжить , может помочь нам преодолеть этот барьер и заглянуть глубже. За переход. Наверняка так и есть, но нужно проверить. Да, это сложно, но если у вас еще есть силы для еще одного погружения Мистер Росс, то можем продолжить.

– Нет, мне надо идти. В следующий раз.

– Что ж, сделаю вам скидку, – он поднялся и пожал руку. – в следующий раз.

– До встречи Док.

Уже у двери он меня остановил:

– Алан, последний вопрос…

– Нет, я не буду заводить собаку.

– Нет, я не об этом. Та рука, она была мужской? Это было больше похоже на рукопожатие друга, отца? Или более нежное, женское? Мать? Возлюбленная? – он выдержал короткую паузу, – Сестра?

На секунду я задержался, но не оборачиваясь все же вышел за дверь. Никак не мог выкинуть из головы его зеленые носки…

Не могу сказать, что эти сеансы несли какую-то пользу. Я продолжал просыпаться от досаждающих, неясных потусторонних снов, содержащие обрывки необычных, странных и я не уверен, что моих воспоминаний.

Я вышел на улицу. Закурил. Затянулся уже слегка морозным воздухом и выпустил сизый, смешавшийся с паром изо рта дым. Прохладный и солнечный Париж. Да, уже прошел почти год как я перебрался сюда. В один из немногих городов старушки Европы, а ныне ее Метрополь, что еще держится монолитом среди давно расчленённого Евросоюза. Здесь я вырос, хотя лет пятнадцать назад он еще был совсем другим, но времена корпоративного феодализма Нового средневековья уже наступали. Национальный вопрос стирается вместе с границами потерявших суверенитет стран. Старый порядок, воплощенный в системе международных организаций, по сути рухнул. Еще формально существующее ООН, пытается подпирать уже рухнувшее здание палочками и подвязывать его веревочками из новых альянсов и союзов кота с угрем. Но убедить окружающий мир, что этот капитальный ремонт ведет всех нас в очередное коммунальное светлое будущее, выходит, мягко говоря, слабо.

Раздался голос колоколов.

Проходя под солнцем этих улиц, хранивших атмосферу старого Парижа, казалось, что весь тот безумный и хаотично движущийся мир был так далеко отсюда. Невысокие дома у канала реки Сены, уютные террасы, кофейни. Но синтетический вкус хлеба в местных пекарнях уже говорил о необратимости, о чем-то неуловимом и навсегда потерянном. Тем, не менее, Док, он же Алесандр Кеннет, проводил свои сеансы именно здесь, напротив Собора Парижской Богоматери. Как он говорил, звук здешних, знаменитых колоколов помогает его пациентам и ему настроиться на один тон. На одну вибрацию. Этот звон пробивается через стены уличного шума, но уже пролетая через речной канал, тонет в колодце ближайшего квартала. Мне же на эти католические ковбелльные колыбельные , как и на все брендированные сувениры церковных франшиз было плевать – выспаться бы. И если честно, сотня виски перед сном, все еще было лучшим снадобьем, но по-прежнему не самым эффективным снотворным.

На сеансах Кеннет погружал меня в пограничное состояние и пытался найти причину моих кошмаров в возможно травмирующих событиях моих прошлых жизней. Я не верил, что добраться до них, можно вот так просто. Как не споткнуться о возможные фантазии наивного мозга? Впрочем, это и не было просто. И я по-прежнему не понимал, зачем продолжал кормить Кеннета толстыми купюрами и себя тощими надеждами.

Сам кабинет Дока, больше походил на конуру нуарного детектива. Из его окон, поверх ребер стен и шпиля Собора возвышались величественные обители, глядящие своими стеклянными глазами на разбитые районы за каменной стеной.