Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

– А когда вы отправляли его на задания, с которых он еле живой возвращался, почему вы не думали, что он еще ребенок. Тогда вы, почему-то, не беспокоились, что его сердце может не выдержать! Он был хоть раз в санатории? Он должен один месяц спать зимой – он хоть недельку поспал?

Тут дядя Петя вспомнил, что в конце ноября, начале декабря у Ника действительно были необъяснимые приступы сонливости. Он мог заснуть прямо на занятии. Мало того, засыпал прямо в море, его спасали дельфины. Они доставляли парня, не подающего признаков жизни на базу, поручая заботам доктора. Тогда выходили из положения – ему кололи руку что-то жгучее, от чего он сразу же просыпался.

Правда, лекарство помогало не надолго – через день два парнишка опять неожиданно засыпал на полуслове. И приходилось повторять все с начала. Из-за этого начальник базы и отослал Ника, чтобы не случилось беды. А вовсе не из-за сыпи.

Об этом Петр Сергеевич честно рассказал строгому доктору. У того еще грознее сдвинулись брови, еще больше потемнело лицо.

– Вы стегали его измученный организм, как загнанную лошадь. Вот и достегались. А всего-то и надо было дать ребенку отдохнуть. Дали бы ему поспать – и тогда мальчик здесь бы не оказался. Но нет – все для фронта. Правильно – сейчас ему тяжело… Сейчас он плачет от боли и, уже не получается от него не отмахиваться.

– Не я ведь его посылал!

– Да, но с вашего молчаливого согласия. Вы молча наблюдали, как он надрывается!

Вот он и надорвался. Кто-то медаль, кто-то звание – а мальчишка за это крест на могилку и того не получит.

– Что я мог поделать? Не от меня зависит… Но малыш, ему так трудно.

– А кому сейчас легко. Болезнь у него такая, мы и так делаем, все что можем. Но время… Нужно время и очень много терпения.

Врачи пытались объяснить замученному дяде, который изнервничался не меньше самого больного, мудреные термины. Последний ломал голову над медицинскими книгами, пытаясь вникнуть в суть проблемы. Но, это оказалось так трудно, как этим же врачам разобраться в тонкостях конструирования скоростного истребителя дальнего действия. И дядя Петя бросил это занятие. Врачи и без него делали все, что только было можно и то, что еще было нельзя.

Постепенно мучительные боли прошли. Дядя Петя уехал домой, а Ник остался на лечение. Оно было довольно неприятным. Таблетки и микстуры были противными, и источали невыносимый запах. От лекарств сильно крошились и болели зубы, правый бок наливался свинцовой тяжестью. Ник сам насквозь пропитался ядовитым запахом.

Волосы осыпались, как с линяющего кота. Густые темные кудри поредели, а зеленые прядки (которые был практически незаметны на темном фоне) придавали и без того бледному лицу особенно болезненный вид. А кожаная куртка, которую Ника-нокке забыл у дяди Максима, и через много лет продолжала пахнуть тяжелыми лекарствами.

Но, раз надо, приходилось перебарывать себя.

Парень очень хотел жить. Не ради того, чтобы просто коптить небо и есть три раза в день. Парень хотел как можно быстрее вернуться к своему делу, хотел спасать людей. Он знал, рано или поздно болезнь погубит, но не хотел умирать лежа в постели. Может быть, ему посчастливится – и шальная пуля предотвратит мучительную смерть от страшного недуга. Но, может быть, он спасет еще одну жизнь, спасет того, кого ждут, любят, надеются. Ему было бы легче умирать, зная, что он вернул матери сына, мужа женщине, отца детям. Может быть так он сможет оправдать свою жизнь. Ту жизнь, которую ему оставили, забрав все самое дорогое, что в ней было.

Старый доктор знал, что не суждено юноше стать здоровым. Если диагноз подтвердится, то это будет уже не диагноз, это жестокий, глупый, несправедливый приговор. Этот юноша, еще полный надежд, еще жаждет боя, не боится отдать свою жизнь за страну, ставшую ему родной, за тех, кто делился с ним теплом и любовью.

Но придется ему умереть как старику – в изолированной палате, в невероятных страданиях, блуждая по ужасающим лабиринтам кошмарных видений, вызванных сильнейшими обезболивающими лекарствами. Доктор не один год занимался такими больными. Но и ему было страшно и дико, что и во время войны люди умирают именно от этого. И то, что именно от этого умрет совсем молоденький парень, совсем еще мальчик. Старик пытался уйти от прямого разговора, заглушал мысли в присутствии парня (он как-то узнал о необычных способностях Ника).

Но, пока на руках не было окончательного приговора из лаборатории, врач поддерживал иллюзии юноши, вселял надежду. Не мог раньше времени сказать этому мальчику: "Ты умираешь, сопротивление бесполезно". И искал, искал что-нибудь, чтобы помочь ему. Он был готов ухватиться за любую соломинку, за любую абсурдную на первый взгляд идею, готов поить его хоть водкой с маслом, хоть настоем травы из-под забора, хоть керосином. А когда состояние пациента позволяло, отпускал его на перерыв домой.

По документам парень лежал в больнице, но врач решил, что "казенная обстановка удручающе действует на юношу, и что в семье ему будет легче". Утром Ник уходил в институт, а вечером приходил. Жил он в московской квартире "дяди Макса". Его жена по-матерински заботилась о юноше, который жутко протестовал вначале, а затем смирился. Врач иногда отпускал парня на несколько дней, дав с собой кучу пузырьков и флаконов, и объяснив, как надо их применять.

Маленькая дочь Максима полюбила "дядю Ника", который самозабвенно развлекал и забавлял девочку. Он так умело за ней ухаживал, что Нина Александровна – жена Максима, получила, наконец, возможность общаться с подругами, сходить в театр, на выставку. Со временем девчушка перестала сходить с рук своего любимца, не засыпала, если тот, по каким-то причинам, задерживался до ночи в больнице.

Женщина была довольна их дружбой. Максим Исаев беспокоился, видя, как юноша привязывается к его дочери, пестует ее, как свое дитя. Он считал, что Нику нужно устраивать свою жизнь, а не быть нянькой при чужом ребенке. Уж очень это неблагодарное занятие.

Девочка явно изменилась – исчезли бесконечные капризы за столом, постоянное нытье "Купи!!!". Как малышка ждала выходных дней! Нику и девочке было весело вдвоем. Парень и девчушка все делали вместе: какую-то странную гимнастику, вместе кушали, мыли за собой посуду, гуляли в ближайшем парке в любую погоду (и девочка, о, чудо, не простужалась). Они любили гулять под дождем. Какие сказки Ника рассказывал девочке, какие серенады он напевал вечером под гитару маленькой принцессе. Уже последний дождь Ника и Сашенька торжественно проводили на покой – до весны. И они с наслаждением плескались в последних лужах. И девочка, спустя много лет, вспоминала с радостью эти дни.

Только один раз Нина Александровна сильно испугалась за дочку. Она с дочерью и Ником прогуливалась в субботу по набережной. Нина Александровна решила показать парню Москву. А то, что он видел – больницу, да явочные квартиры, да еще хулиганов с бродягами. Женщина подумала, что вдруг мальчик больше никогда не увидит этот город. Врач говорит, что, если диагноз подтвердится, жить ему осталось всего ничего. Нина Александровна, как коренная москвичка, не хотела, чтобы Ник плохо думал о ее родном городе.