Владимир Яценко - Пленники зимы

Один из пленных сразу заявил, что им противостоит необычный человек. И, надо это признать, в его изворотливости в самом деле проскальзывает что-то нечеловеческое…

И вдруг она улыбнулась.

"Ты так привыкла к своему абсолютному превосходству, что давно потеряла интерес к игре, – сказала она себе. – Забыла о томительном ожидании следующего хода противника. А ведь всё просто: из шести миллиардов человек, обязательно наберётся сотня гениев. И один из них должен был поставить тебя на место…" Она слишком широко развернулась. И, ступая по минному полю событий, зацепила привод детонатора. Не следовало так разбрасываться результатами промеров. Зачем ей было семь институтов? Хватило бы и двух. Тем более, что все семь выдали одинаковые результаты. Сказалась тяга к стопроцентным решениям. Допрыгалась. А когда лавина двинулась, её не остановить. Ещё повезло, что всё замкнулось на одном человеке. Будь это организация, положение могло бы оказаться не в пример более тяжёлым…

Небо едва порозовело, когда Максим, скрестив ноги, уселся на ковровый настил верхней палубы, и погрузился в размышления.

Он искал ошибку и не находил её. Память услужливо прокручивала куски событий, фрагменты бесед, сцены…

Вот они поднимаются по освещённому прожекторами трапу теплохода. Здороваются с приветливым вахтенным, переступают высокий комингс и окунаются в атмосферу пластика, мебельного лака и табака. Неумолкаемый шум машины поднимается из недр корабля и пронизывает насквозь. Очень важно принять его, растворить в себе, научиться не замечать. Не менее важно принять и забыть о чуть покачивающейся тверди под ногами. Иначе за два-три месяца рейса вибрация и качка могут запросто свести с ума или наградить каким-нибудь нервозом. Впрочем, сегодняшние суда разве сравнишь с плавучими душегубками столетней давности?

Научились строить, чего уж там…

А вот они уже в каюте, действительно уютной и удобной, как обещали. Максим в планомерном осмотре выдвигает ящики, осматривая предложенный кубрик.

– Ого, – смеётся Светлана, когда в одном из шкафов он находит коробку с презервативами. – Я-то думала, что с твоим КАМАЗовским запасом ничто не сравнится…

Максим, не открывая глаз, с силой втягивает в себя воздух. Пахнет Африкой.

Зеленью джунглей, сдуваемой утренним бризом в океан, который, конечно, тоже даёт свой вклад: соль и водоросли, но дух зелёного материка не спутаешь ни с чем. "Мы всегда выходили в море утром. Радовались туго натянутым парусам, ёжились от утренней прохлады и тревожно оглядывались на уходящую землю… Это потом, на обратном пути, кто-то искал глоток свежего воздуха на вантах, спасаясь от беспощадной аллергии к вездесущей пьяной пыльце. А кто-то наоборот, держась поближе к трюмам, месяц ходил под дармовым угаром, нанюхавшись молотого листа экзотических растений. Но это было давно… – напомнил он себе. – А сейчас я ошибся. Где"?

Теперь перед его глазами вертолёт, будто подтягиваемый невидимым тросом, плавно опускается на палубу точно в центр белой окружности. Из вертолёта выпрыгивает женщина. Короткая стрижка, спортивный стиль одежды. Она, быстро перебирая ногами, спешит прочь от ревущих винтов, и уже через секунду оказывается у самого края посадочной палубы. Следом за ней грузно вываливаются двое мужчин. Их движения неловки, особенно после точных, выверенных движений женщины. Развевающиеся галстуки, которые они безуспешно пытаются заправить под расстёгнутые пиджаки, выглядят смешно и жалко.

Да, пожалуй, это первая зацепка.

Уже тогда Максим подумал о том, сколько раз в своей жизни незнакомка должна была выпрыгнуть из вертолёта, чтобы вот так, легко и непринуждённо его покинуть.

Будто из "линкольна" у подъезда пятизвёздочного отеля вышла. Озадачило поведение её спутников. Ему казалось более логичным, чтобы первыми вышли мужчины, и один из них подал женщине руку. Кроме того, было непонятно: куда она так торопилась?

Или сказалась привычка? Вертолёт возвращаться не собирался: лопасти пропеллера крутились всё неохотней, плавно замедляя вращение. Из кабины вышли лётчики.

Неторопливо вышли, не спеша. Палубная команда опутала машину тросами, а когда пропеллер замер, набросила огромный брезентовый чехол…

Максим, сидя в одних плавках, чуть поёжился от воображаемого холода. Только подумать: неделю назад он видел снег. Здесь, в тропиках, даже на ночь не отключают кондиционеры. Уже сейчас жарко. Пройден мыс Нан, кошмар упорных португальцев. Впереди – экватор…

Примерно через час после прибытия вертолёта их пригласили на обед. Двое отутюженных мужиков рассыпались в любезностях перед Светланой и разыгрывали из себя благожелательных хозяев, ни черта не понимающих по-русски. Женщина с короткой стрижкой равнодушно переводила в обе стороны не заслуживающие никакого внимания реплики, старательно изображая переводчицу.

Вот только не поверил ей Максим.

Ни на одно мгновение не поверил.

Светлана, напротив, сосредоточила своё внимание на упакованных в дорогие костюмы мужчинах, игнорируя женщину, и так получилось, что Максим почти весь обед промолчал. Учитывая, что незнакомка только переводила и ни слова не сказала от себя, выходит, молчали они оба.

– Рамирес, – представила женщина одного из мужчин.

– Эдмунд, – без приглашения откликнулся другой.

Своё имя она назвала только в самом конце обеда.

Наверняка, это было простым совпадением: когда-то Максим и сам принимал так на работу. Усаживался в собственной приёмной на место секретаря и здесь, вроде бы на нейтральной территории присматривался к своим будущим сотрудникам в естественных для них условиях, а претенденты и не подозревали, что отбор уже начался. Конечно, когда они входили в кабинет, их встречали его помощники, но дальнейшее собеседование было фикцией: решение было принято им самим минуту назад, в приёмной…

А может, всему виной её глаза: чёрные, глубокие бездны. Что там в их глубине, было не разглядеть. Когда Максим ловил её взгляд, пристальный, изучающий, он физически чувствовал контакт, и это было непривычно.

Обед длился около часа. Едва расторопные официанты убрали грязную посуду, женщина заявила:

– Меня зовут Калима, – и уверенным движением руки выставила мужиков вон из-за стола.

А те, ни на секунду не замешкавшись, тут же поднялись и ушли. В том смысле, что совсем ушли, за дверь.

Для Максима эта перемена не была неожиданной. Его удивило другое: не было никакой паузы, натянутости. Будто автору пьесы надоело изображать одни характеры, и в середине строки, на полуслове, те же самые герои начали говорить и думать по-другому.

– Может, ты тоже избавишься от статиста, и поговорим?