Ольга Кай - Гемоды не смотрят в небо

– Можно поменяться одеждой с кем-то из коллег другого пола, который тебя поддерживает. На день или два. И таким образом заставить окружающих воспринимать нас всерьез вне зависимости от одежды.

– И еще уговорить начальство ввести веганский день! Почему у мясоедов есть все дни, а у нас ни одного! Так все попробуют и поймут, что ничего ужасного нет! Те же котлеты можно из моркови приготовить или шпината.

– Вот именно, – одобрительно улыбается Савин. – Стоит подтолкнуть человека к тому, чего он никогда не делал, дать попробовать то, чего он пробовать не собирался – и он взглянет на мир другими глазами. Не вашими, да, но поймет, что и ваш взгляд имеет право на существование.

Часа через два мероприятие официально заканчивается, но народ не расходится: собираются небольшими группками, беседуют, кто-то у барной стойки заваривает чай или кофе, бросая денежку в коробку для оплаты. Лидка, улучив момент, подходит к Савину.

– Ой, я ваша поклонница! Можно с вами сфотографироваться? Марта, сфоткай нас, а?

Поворачиваю браслет, навожу на них камеру. Мика так лучезарно улыбается, что затмевает даже красавицу-Лидку.

О гемодах он больше не вспоминает, но слова о «попробовать то, чего он пробовать не собирался» не выходят у меня из головы. Почему-то думается: а все ли клиенты ресторанов, где ребята Векшина вскрывали кухни в подсобках, знали, чем их кормят? А если нет, то чем сейчас платят за молчание тем, кто знал?

Лида вызывает такси, подвозит меня до метро – дальше нам в разные стороны. На улице прохладно после вчерашней грозы.

– Ну, ты как, не жалеешь? Понравилось? – спрашивает Лидка.

– Не жалею.

Махнув рукой напоследок, я запахиваю жакет и спешу к стеклянным дверям станции.

* * *

Поезд гонит по тоннелю затхлый воздух с запахом плесени и металла. Цифры на электронном табло невозмутимо отсчитывают время. Людей немного, они смотрят пустыми взглядами кто на табло, кто в стену напротив. Некоторые, словно кичась, стоят у самой белой черты на краю перрона. Мой взгляд цепляется за парня в куртке с надетым капюшоном – что-то в нем знакомое чудится. Джинсы в пятнах подсохшей грязи, рукава тоже. Он стоит близко к краю, но, ссутулившись, втянув голову в плечи, то и дело покачивается, едва не падает и, вздрагивая, вновь принимает вертикальное положение.

«Обдолбанный», – решаю сразу и смотрю в спину с ленивым любопытством: упадет или нет?

Поезд свистит по рельсам, приближаясь к станции, ветер качает мои волосы и словно толкает парня в плечо.

Я хватаю его за куртку, оттаскиваю назад. Вагоны проносятся мимо, парень испуганно дергается и, обернувшись, глядит на меня из-под капюшона: светлая, почти серая кожа, бледные губы, темные глаза и белоснежные, словно капроновые, пряди волос. Самый обыкновенный гемод.

Или, вернее, самый необыкновенный: в его глазах страх.

Отшатнувшись, гемод оглядывается украдкой – не заметил ли кто? И вновь глядит на меня, словно ждет, что я сделаю, не подниму ли тревогу.

Раньше я узнавала гемодов, даже со спины. Всегда. Безошибочно. По силуэту, развороту плеч. Росту, стандартизированному до миллиметра. По тому мертвому безразличию, ощущению невовлеченности, которое исходит от их поз, сквозит в каждом движении. Сегодня я не узнала гемода впервые, и теперь понятно – почему.

– Ты… – я заглядываю под капюшон, в знакомое до мелочей лицо. – Ты человек?

Поезд останавливается, двери с шипением разъезжаются, приглашая войти. Неизвестный рядом со мной молчит, из-под маски гемода растерянно и испуганно смотрит живое существо.

Гемоды – не люди. Гемоды не могут чувствовать. У гемодов не бывает эмоций.

Так не бывает.

Я хватаю его под локоть:

– Идем!

Скользящий звук за бесполезными окнами. Станция за станцией. Косые взгляды. Мой спутник, обхватив руками голову, наклонился, уткнулся лицом в колени. Пальцы его судорожно комкают ткань куртки. Пассажиры вокруг брезгливо морщатся: «Обдолбанный».

Я сижу рядом, не вплотную – благо, места хватает – и смотрю на бледные запястья этого неизвестно кого: браслета-коммуникатора для связи с хозяином и официальными службами нет. Может, передо мной сломанный гемод? Или краденый? Или… все-таки человек?

Трогаю его за плечо. Не знаю, что у него в голове, но тело гемода: я, оказывается, узнаю его и на ощупь.

Поворачивается. Взгляд «поплывший», растерянный.

– Ты кто? – спрашиваю.

– Алек, – а голос не знаком… просто я ни разу не слышала, чтобы гемоды говорили шепотом, – Алексей Аверин. Двадцать восемь лет. Станция Лесная, Войсковская двадцать один, – голос дрожит, неизвестный переводит дыхание. – У меня семья… жена Элина и сын Сергей… – еще один судорожный вздох. Он словно не мне это говорит, а сам себе. Цепляется, пытаясь удержаться на грани.

– Почему ты здесь?

– Тут это… – поднимает руку, трогает спину, чуть ниже шеи. – Сюда не добивает. Там…

– Передатчик, – подсказываю.

– Да. Не знаю, как его…

Скребет по спине. Выцарапать? Ну-ну… От передатчика «ветки» вниз, до лопаток, и вверх, по шее – не выцарапаешь. Качаю головой. Мой спутник, видно, надеялся на помощь: снова обняв руками голову, он сжимается, прячется от всего мира, что сузился до летящего под землей вагона. Поезд останавливается, открываются двери, впускают новых пассажиров, закрываются. Мы едем дальше. «Обдолбанный», – косятся люди, отодвигаются. А тот, словно подтверждая их догадки, все сильнее скукоживается, покачивается из стороны в сторону. И только мне слышен шепот. Голос гемода, знакомый и незнакомый одновременно, повторяет размеренно, словно мантру: «Алексей Аверин, Войсковская двадцать один»…

Как так случилось, что гемод – ну ведь гемод же! на вид и на ощупь! – считает себя человеком? Нет, я не брошу такую находку! Но рано или поздно полиция заметит подозрительного пассажира и пришлет наряд. К тому же, уверена, и отсюда сигнал передатчика, пусть с перебоями, но поступает наверх.

– Эй, слушай…

Не реагирует.

– Алексей!

Мне трудно оказывается назвать гемода человеческим именем, зато он оборачивается.

– Алексей, слушай внимательно. Здесь повсюду камеры. Тебя наверняка скоро найдут. И пассажиры сообщат, что видели подозрительного, – под этим взглядом, полным надежды, я и сама теряюсь: как цеплялся за собственное имя, так же теперь он цепляется за мои слова. – Я предлагаю тебе пойти со мной. Я – сотрудник отдела по делам искусственных организмов при министерстве соцполитики. Если ты будешь у нас, то, возможно, получится…

«Защитить?» – слишком громко: неизвестно ведь, кто может заявить на него права.

– В общем, я попытаюсь тебе помочь, хотя не обещаю, что получится. Согласен?

– Наверх, да? – Он поджимает губы, хмурится. Вот не гемод, точно же! Они так не умеют! – Меня все равно заберут. Может, самому заявить в полицию? Найти адвоката?