Исай Лукодьянов - Повесть об океане и королевском кухаре

– Дорогой друг, – сказал он, когда они оба очутились на грязной набережной под мелким дождиком. – Можно ли быть таким несдержанным? Ведь для этой грубой матросни нет ничего святого.

– Вот именно, – проворчал Хайме сквозь зубы.

Друзья вскочили на коней и поехали мимо верфи.

Теперь каравелла не лежала рыбьим скелетом на подпорках. Словно живое существо, она тихо покачивалась у причала, натягивая свежие пеньковые канаты. На высоких крепостях – носовой и кормовой – копошились плотники. Стучали молотки, визжали пилы. Шумно распекал кого-то беспокойный дун Корунья.

От всего этого, от запаха смолы, реки и дерева – Хайме полегчало. Ладно, думал он. Вербовка только началась. Не может же быть, чтобы во всей Кастеллонии не нашлось сотни моряков, которые не побоятся безвестности океана по ту сторону мыса Санту-Тринидад.

– Я, конечно, не верю всяким бредням, – сказал дун Дьего. – Но мне доводилось разговаривать с ламаррскими мореходами. Страшнее всего, говорили они, океанские бури. Небо сплошь в тучах, долгие дни не видно ни солнца, ни звезд, корабль носит, простите, как щепку… Сколько кораблей погибло таким вот печальным образом… Ах, мой друг, я слишком к вам привязался, и если вы затеряетесь в губительных просторах…

– Не затеряюсь, дун Дьего, – невесело усмехнулся Хайме. – Благодарю вас за сочувствие, но затеряться будет просто невозможно. Разумеется, если бури не опрокинут корабль вверх тормашками.

– Святой Пакомио! Не надо так, дорогой друг… Но почему вы говорите, что затеряться невозможно?

– Да потому что в любом случае, даже если месяцами не будем видеть берега, мы отыщем дорогу домой.

Дун Дьего посмотрел на Хайме понимающим взглядом.

– Не хотите ли вы сказать, дун Хайме, что намереваетесь пользоваться этой загадочной штукой… забыл, как она называется, мудреное такое название…

– Угадали, дун Дьего! Маленькая рыбка, прыгающая на стержне, и укажет нам дорогу в океане.

– Дивны дела твои, господи, – вздохнул дун Дьего. – Много слышал об этой рыбке, но видеть не доводилось.

– Кто же вам ее покажет? Это тайна мореходов, дун Дьего. Но если вам интересно, могу показать.

– Вряд ли я пойму такое диво, но все равно я благодарен вам за приглашение, дорогой друг.

Молодые люди миновали пустырь, заваленный нечистотами, свернули в лабиринт квартала ремесленников, выехали на площадь святого Ницефоро. Слева и справа потянулись толстые стены особняков. Друзья въехали в ворота, копыта их лошадей звонко зацокали по каменным плитам двора. Бросив поводья подбежавшему слуге, молодые люди спешились и пошли к дому дуна Абрахама.

Перед подвалом стояла телега, рослый человек с желтыми волосами, не покрытыми шляпой, разгружал ее. Взвалил на спину пачку громыхающих листов белой жести, понес в подвал.

– Вот, кстати, – сказал Хайме. – Сейчас, дун Дьего, я угощу вас напитком, какого вы еще не пивали. Пожалуйте сюда.

Они спустились по крутым ступенькам в подвал, но тут им загородил дорогу желтоволосый человек.

– Нельзя, – сказал он с чудовищным акцентом. – Хозяин велел – чужой пускать нет. – И добавил что-то совсем уж непонятное.

– Э, Басилио, мы-то не чужие. Это мой друг, не пяль на него глаза. Друг! Понимаешь?

Басилио переступил с ноги на ногу, неуверенно кивнул.

– Принеси-ка нам, Басилио, по кружке эль куассо, – сказал Хайме.

Желтоволосый нехотя пошел в глубь подвала.

– Знакомое лицо, – сказал дун Дьего. – Где-то я его видел, только не припомню…

– Вы могли его видеть на празднике святого Пакомио. Помните, его собирались сварить в котле, – со смехом сказал Хайме.

– Ах, ну да! Его величество приказал помиловать этого еретика.

– Не знаю, еретик он или нет, но он умеет делать эль муассо, любимый королевский напиток. Насколько я понимаю, дун Дьего, он московит.

– Московит? Позвольте, дорогой друг, но Московия страшно далеко от Кастеллонии. Гиперборейская страна.

– Я расспрашивал Басилио, но он плохо понимает наш язык. Я понял только что он каким-то образом был захвачен турками, от них попал к маврам, которые приковали его к галере. Эту галеру, если помните, захватил в бою дун Байлароте до Нобиа.

– Вот как. И что же он делает в этом подвале?

– Не знаю, дун Дьего. Не все ли равно? Отец вечно хлопочет над усовершенствованием королевской кухни. Чувствуете, как здесь пахнет?

В подвале пахло жареным мясом и лавровым листом. Масляная лампа на стене скупо освещала два больших котла, в которых булькало и фыркало какое-то варево. Тускло поблескивали длинные ряды жестяных сосудов. И еще тут были громоздкий верстак, бочки, стопы жести, груды дров.

Подошел Басилио, молча протянул кружки с напитком.

– Да, – с чувством сказал дун Дьего, промокая платочком черные закрученные усики. – Превосходный напиток, дун Хайме. Я слышал о нем от моего дядюшки герцога Серредина-Буда.

– Только, друг мой, никому не говорите, что я угостил вас, – ведь напиток личный королевский. Впрочем, как хотите, мне-то все равно.

Хайме кивнул Басилио и ступил на ступеньку, но тот вдруг окликнул его.

– Я в море… Тебя просил… Забыть нет, – сказал московит и, по обыкновению, добавил непонятное.

– Помню, помню, Басилио, – сказал Хайме. – Возьму тебя в море. Только не знаю, почему ты… Мы поплывем далеко. От твоей родины далеко, понимаешь?

– Понимал, – не сразу ответил московит, тоскливо глядя светлыми глазами на дверной проем. – Здесь тоже далеко, Море – лучше… Много дорог…

Хайме повел своего друга, дуна Дьего, в дом. Из гостиной доносились звуки клавесина. Вот они умолкли, дверь приоткрылась, высунулся любопытный нос Росалии. Дун Дьего улыбнулся ей. Росалия прыснула, скрылась.

Друзья поднялись наверх, в комнату Хайме.

– Истинная обитель моряка, – сказал дун Дьего, сбрасывая мокрый от дождя плащ и разглядывая убранство комнаты. – Это и есть ваша таинственная рыбка?

– Нет, – со смехом отвечал Хайме. – Это; друг мой, астролябия. А компассо я храню здесь.

Отпер он заветный ящик и за дружеской беседой показал он дуну Дьего портуланы и компассо, и другие инструменты, по которым скоро, скоро, да, теперь совсем уж скоро он проложит путь далекий белокрылой каравелле на просторах океана.

– Заходите, дун Альвареш, прошу вас, – приветливо сказал герцог Серредина-Буда, поднимаясь навстречу министру финансов.

– Вы, как всегда, заняты работой, – сказал дун Альвареш, оглядывая стол первого министра, на котором лежали два-три пергамента.

– Дела, дорогой дун Альвареш, дела! На севере ламарский отряд, нарушив перемирие, вторгся в пределы Кастеллонии. Убиты три или четыре латника, порублена оливковая роща, сожжены десятка два или три крестьянских хижин. Потери в общем, невелики, но я испытываю сильнейшее опасение, что нам не избежать новой войны, если только ее не предупредит энциклика его святейшества папы.