Андрей Валентинов - Аргентина. Лонжа

– Идем, идем, – поторопил сопровождающий, местный Вергилий. – Привыкай, так и жить будем. Свет включают вечером, на два часа, а окон нет. Да имей в виду, там дальше узко, не повернешься.

За порогом, в коротком проходе между рядами деревянных нар, он вновь остановился, привыкая к сумраку.

…Есть край внизу, где скорбь – от темноты, а не от мук, и в сумраках бездонных не возгласы, а вздохи разлиты [18] Здесь и далее курсивом выделены цитаты из «Божественной комедии» Данте в переводе М. Лозинского. .

– На нарах не резвись, – продолжал инструктаж проводник-Вергилий. – Там и головы не поднять, вроде как в гробу. Заберешься – сразу попробуй слезть, быстро и никому, значит, не мешая. По команде «Подъем» все должны выскакивать, как тараканы из ведра с керосином.

Взял за локоть и безошибочно повел куда-то в самую глубь.

– Повезло тебе, все на работах, так что освоишься без помех и отдохнуть успеешь. А остальное тебе расскажут.

Придержал за руку и указал в самую темень:

– Туда! У тебя второй этаж, не ошибись.

Не ошибся. Скользнул на вытертые доски, вытянулся. Замер.

…Глаза можно не закрывать, по обе стороны век – одно и то же.

– Будешь здороваться, не говори «добрый день», – проговорили из мглы. – Здесь он добрым не бывает.

Он резко выдохнул.

– Понял.

– Прощай, – негромко отозвался Вергилий, прежде чем исчезнуть, и Лонжа еле удержался, чтобы не попросить того не уходить так скоро. Сжал кулаки до боли.

Доски сверху и снизу, могильная темень, могильная тишина…

Но тут где-то совсем рядом послышался сухой резкий щелчок. Неровный огонь зажигалки, чье-то незнакомое лицо в острых тенях. И голос, неожиданно, даже неприлично веселый:

– Новенький?

…И долгий страх превозмогла душа, измученная ночью безысходной.

* * *

Устроились за большим деревянным столом у самой кирпичной стены. Глаза постепенно привыкли, тяжелая мгла стала серым полупрозрачным сумраком, не скрывавшим явь. Долгие ряды трехэтажных нар, низкий давящий потолок, потрескавшаяся штукатурка по стенам. И новый знакомец обозначился яснее. Молод, невысок, худ до невероятия, на костлявых плечах – темный бушлат с треугольником на груди, на голове – уже виденный берет-бескозырка. А вот лица не разглядеть – серая маска с контуром носа.

– Зовут меня просто – Ганс. Ганс Штимме, из Гамбурга, портовый рабочий. Сегодня – дневальный, считай, бездельничаю. А про тебя мне уже сказали. Из Штатов, да? Неужто американцев сажать начали? Ну, тогда «коричневым» точно каюк.

Лонжа невольно улыбнулся.

– Пауль Рихтер, цирковой. Насчет того, что каюк, спорить не буду, но я – германский подданный, эмигрант. Будем знакомы!

Пожали руки, крепко, чуть не до боли. Лонже подумалось, что и это проверка. Доходяги здесь не нужны.

– Сюда не так часто новеньких присылают. Знаешь, куда попал, Пауль? Наша рота – постоянный контингент. Губертсгоф – пересылка, народу полно, тех – туда, этих – обратно, а мы всю карусель обеспечиваем. Поэтому в роте нет ни уголовных, ни всяких случайных, эти работать не станут… Тебя, кстати, за что арестовали?

Спрошено было легко, словно речь шла о погоде. Лонжа уже понял, что его ответ не понравится, но выбора не имел.

– С шуцманом поругался. А ты, как я догадываюсь, курил в кинотеатре?

– Точно. Курил…

Ганс Штимме не двинулся с места, но Лонже показалось, что между ними беззвучно опустилась плотная непрозрачная завеса.

– Ладно, Пауль, ваших тут полно, они тебе все объяснят. Главный – Михаэль Куске, бывший какой-то там «фюрер». Кличка – Гном. Увидишь самого длинного – он и есть…

– Погоди!

Лонжа встал, поглядел сквозь серую мглу. Этого он и боялся. Всякое царство…

– Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит… Нас станут давить порознь, как клопов. То есть не станут, уже давят. Передай это своим.

– А ты скажи это Гному, – Штимме тоже встал, подался вперед. – Ругаться не буду, но ты из Америки, Пауль, а здесь совсем иные расклады… Отдыхай, у меня еще дела.

Исчез. Растворился в сумраке.

* * *

После окончания училища Королю предложили годичную стажировку в одной из воинских частей. Учитывая отличные результаты, часть подобрали соответствующую – овеянный давней славой гвардейский полк, только что получивший первую партию танков. Машины были немецкими, но об этом предпочитали не вспоминать. Должность командира танкового взвода – совсем неплохое начало для эмигранта.

Король отказался. Вечно нейтральная страна в последний раз воевала в Наполеоновскую эпоху. Немецкие же танки были по сути учебными: слабая ходовая часть, тонкая противопульная броня, пропускавшая даже разрывные, и как насмешка – два не слишком надежных пулемета в башне. Такие он уже изучал в училище, главное же было в том, что ни этим жестянкам, ни славному гвардейскому полку наверняка не придется воевать еще лет двести.

Молодой офицер вернулся в Соединенные Штаты, помирился с отцом, выслушал полагающиеся поздравления – и собрался на войну.

– А подать-ка сюда баталию его королевскому высочеству! – возвестил Шут, листая карманный географический атлас. – Тебе какую, куманёк? Со славой – или чтобы помучиться?

Король хотел огрызнуться, но не успел. Легкий, переливчатый звон – в руках Шута оказался маленький, но звонкий бубенчик.

– Это я для достоверности, куманёк, – пояснил дурачина, – купил в магазине игрушек. Вообще-то он положен тебе, потому что спятил именно ты, а не я. Родителям уже говорил? Можешь не спешить, я тебе сам изображу, что потом будет. В лицах.

Спорить с другом трудно – Шут был не просто говорлив, но и убийственно логичен, да к тому же въедлив. Это же успели оценить не только преподаватели университета, но и весьма серьезные люди, пообещавшие выпускнику очень перспективную работу.

– Итак, для славы вашего королевского высочества в наличии имеют быть таковые театры военных действий. Первый – парагвайско-боливийский, газеты успели прозвать сие Войной Чако. Там, правда, уже все заканчивается… Эфиопия! А-ра-пы! Негус тебе будет, конечно, очень рад, но, боюсь, и туда не успеешь, итальянцы уже возле Аддис-Абебы. Или тебе больше нравится Дуче?

И вновь – звонкий голос бубенчика. Шут был в ударе.

Король насупился, закусил губу, сразу став похожим на фамильные портреты Виттельсбахов. Пальцы сжались в кулак. Шут оказался чýток, бубенчик исчез.

– В Европе будет большая война. С Гитлером, без Гитлера, но все равно будет.

Молодой экономист чуть подумал и кивнул:

– Через три-четыре года.

– Все рациональные аргументы мне известны. Но есть еще один – нерациональный.