Андрей Валентинов - Аргентина. Локи

Но Смерть нашла Хорста и там. Сначала зарезали Блица, его учителя в тонкой воровской науке. Ловок был Молния, ни единого разу не попался «быкам», но как-то в недобрый вечер сел играть в карты «по маленькой» не с теми людьми. Расплатиться не смог и угодил прямиком на нож. А через год подельщик Локи со смешной кличкой Фингер сдуру да пьяных глаз пошел на «мокрое». На адвоката скинулись всей компанией, только не помогло. Следствие, скорый суд, гильотина в Плетцензее. Чик по горлу и нет на свете Пальца.

В карты Локи играть бросил, оружие в руки не брал из принципа. Даже карманный нож с собой не носил.

* * *

До полицейского авто он дошел своими ногами, хоть и крепко досталось. Главное уже понял: кто бы ни прикончил старину Штурра с его дружком, дело шьют ему, Хорсту Локенштейну. Почему – пока не важно, плохо, что шов больно крупный и нитки суровые. Взяли на месте, считай, у лужи крови, а если еще и с «пальчиками» нахимичили…

О таком в их узком кругу толковали. «Быки» и без того нелюди без совести и чести, а если их, к примеру, начальство прижмет или газетчики оплевывать начнут! Убийцу из Дюссельдорфа, о котором потом даже фильм сняли, найти так и не сумели, зато невинного человечка подставили. Наверняка тоже били, а, может, что похуже придумали. Главное, протокол подписан, а потом хоть кричи, хоть волком вой.

…И везут не в районный комиссариат, не в городской даже, а куда-то еще. Ясное дело, от чужих глаз подальше, чтобы ни один глазастый репортер не заметил. Когда же свернули к Темпельгофу, Локи окончательно понял, что пропал. В «Колумбию»! Бывшая следственная тюрьма и сейчас числилась таковой, но славу имела жуткую. В 1933-м ее взяли под контроль штурмовики, потом их сменили «черные» СС, и попадали туда не за честное воровство, а за «политику», чтоб она пропала.

Локи закрыл глаза и прикусил язык. Молчать!

* * *

– Ваше признание, Локенштейн, не требуется. Улик – на три приговора. О вас же забочусь. Сами знаете, чистосердечное признание, искреннее раскаяние… Суд обязательно учтет. Могу процессуальный кодекс показать.

В голосе криминальинспектора Шульца – мед, но уж больно кислый, с прогорклым вкусом. Локи попытался отвернуться…

Удар! Прямо в лицо!

Сидевший рядом с Шульцем квадратного вида полицейский подул на кулак.

– Может, вы и не так уж и виноваты, Локенштейн. Их было двое, возможно, они первые напали. Вы защищались, правда? Пистолет лежал на столе, вы его схватили…

Квадратный вновь дернул кулаком. Локи облизнул разбитые губы, прикрыл глаза.

– Может, даже стрелять не думали…

Удар! На этот раз – в скулу, что есть сил. Хорст покачнулся, но чужая рука подхватила, не позволив упасть.

– На меня смотрите, Локенштейн, на меня! Вам же помогаю, а вы не цените.

За окном – позднее утро, допрашивают уже не первый час. Время от времени криминальинспектор куда-то уходит – по начальству доложить или просто кофе выпить. Остается квадратный, этот ни о чем не спрашивает, просто бьет.

– Один из этих двоих, извиняюсь, «уранист»… Ну, который с мужчинами, понимаете? Он к вам не приставал? Может, он и пистолет достал, а вы оружие у него выхватили – и…

На столе – свежие, только что из кюветы, фотографии. «Пальчики» – на оружии, на столешнице, на стене у входа. Его, Хорста Локенштейна, «пальчики».

– У нас и свидетели есть. Горничная в соседней комнате белье раскладывала и выстрелы слышала. Испугалась, конечно, но потом храбрости набралась и в коридор выглянула. Я же говорю: ваше признание не нам требуется – вам самим!

Локи, не удержавшись, дернул улыбкой разбитый рот. Мягко стелешь, начальник, только врешь! Требуется его признание, иначе бы не старался, словеса не плел. Не признается сейчас, сходу – поведут к начальству повыше, да и прокуратура человечка своего пришлет. Дело-то «мокрое»! А прокуратура с «крипо» давно на ножах.

Криминальинспектор Шульц поморщился.

– Ну, как хотите. Только потом не жалуйтесь.

И поднял телефонную трубку.

* * *

– Шутки кончились, Локенштейн. Ты сейчас не только протокол подпишешь, но и собственноручное, на десяти листах красивым почерком…

У квадратного «быка» прорезался голос. И взгляд стал иным, острым, словно памятное шило.

– А что писать, я сам тебе скажу. Понял? Кивни и все хорошо будет. Ну?!

Комната другая, поменьше и с решетками на окнах. Из мебели – пустой стол, стулья и шкаф у стены. А «кивни» – потому как тряпка во рту. Плотно забили, не выплюнешь.

«Быков» четверо. Даже не шелохнешься.

Квадратный, кивка не дождавшись, вздохнул:

– Вот так всегда. Не слушают, не хотят по-доброму! А потом плакать начинают.

Подошел к шкафу. Дверцу отворив, заглянул внутрь, рукой пошарил. Есть! Бутылка – из-под шампанского темно-зеленого стекла. Пыльная, не иначе с прошлого Рождества осталась.

– Начинайте!

Локи замычал, дернулся, только держали крепко. Сперва – кулаком в живот, чтобы дух лишний выбить, потом – лицом в столешницу. Чьи-то пальцы заскользили по поясу, расстегивая пуговицы на брюках. Вот и бутылка – под самым носом.

– Ты еще девственник, Локенштейн? Сейчас мы это исправим. Нравится инструмент? Ногами только не дрыгай, больнее будет.

Локи собрался с силами, втянул ноздрями горячий воздух, напрягся, пытаясь вырваться. «Быки» дружно рассмеялись, чья-то ладонь звонко шлепнула по заду.

– Не дергайся, дурочка, тебе понравится!

Он замычал, выталкивая языком кляп, дернулся, уже не помня себя, освободил на малый миг ноги, но сверху опять навалились, прижимая к холодной столешнице.

– Сейчас ввинтим!..

А потом была боль – много боли, красное марево перед глазами, чужой гогот в ушах, пока, наконец, не пришла спасительная тьма.

К ней подошли уже над Хитроу, когда «Олимпия» борясь с сильным восточным ветром, сумела с третьей попытки зацепиться за причальную мачту. Построили всего полгода назад – специально для немецких цеппелинов. Знающие люди шептались, что таково было желание самого короля Эдуарда, Восьмого сего имени. Монарх покинул трон, но договоренность осталась в силе, серебристые «сигары» после долгого пути над океаном теперь навещали Лондон. Рейс Нью-Йорк – Хитроу быстро вошел в моду.

Дирижабль закрепили, пассажиры, летевшие до Лондона, собрались в прогулочном салоне, однако дальше их не пустили. Крепкие парни в светлой форме стали на пути к трапу. Вначале никто ничего не объяснял, текли минуты, но вот сверху по сверкающей алюминиевой лестнице спустился офицер в тяжелой фуражке. Улыбнулся, приложил руку к козырьку.

– Стандартная процедура, леди и джентльмены! Это не займет много времени.

Вновь улыбнулся и безошибочно нашел взглядом Пэл. Та невольно подалась назад. Отчет лежал там же, где и письма – в красном, крокодиловой кожи, чемодане. Не уничтожила, да и, если подумать, не смогла бы. Спички и зажигалки отобрали еще при посадке, а самые мелкие обрывки всегда можно собрать.