Алексей Кудрин - Среда: Омега-день

Перед самой дверью Зибко вдруг замер. Он обернулся и окликнул парней из числа приспешников Юджина. Двое верзил бросили добытых женщин и бегом направились на подмогу Копу.

Наших с Мамфо сил не хватило, на то чтобы остановить Раламбу – вырвавшись, он метнулся на кухоньку. Послышалось бренчание посуды, и вот, через несколько секунд Раламбу, вооруженный разделочным ножом, уже стоял наготове. На широком лезвии чернели крупные иероглифы. Раламбу тяжело дышал, в полумраке сверкали белки его глаз. Ручка ножа поскрипывала в железных тисках его руки.

Раздался громкий, хамоватый стук.

– Мурена! – позвал с улицы Зибко.

Из горла Раламбу вырвалось рычание, и я понял, что он вот-вот бросится в атаку. Мамфо похлопала меня по спине и движением головы попросила отойти. Я попятился вглубь комнаты.

– Мурена! – повторил еще громче Зибко. – Без тебя праздник не состоится.

Мамфо крепко обняла Раламбу и что-то сказала ему на ухо. Я не слышал ее слов, но фраза, судя по всему, была короткой. Однако слова оказались действенными, как заклинание. Раламбу повернулся к жене, посмотрел ей в глаза и как-то сразу расслабился: глубоко вздохнул и свесил руки вдоль туловища. Мамфо крепко поцеловала мужа – их черные силуэты сомкнулись на фоне тусклого квадрата окна.

Мамфо спокойно шагнула к двери и щелкнула задвижкой.

Раламбу задумчиво смотрел вслед жене, которая в компании Зибко проследовала к коменданту. После краткой остановки около Юджина Мамфо прошла к грузовику и самостоятельно влезла в кузов.

Когда шум грузовика затих вдали, мы с Раламбу заторопились к Венди. У пары мертвецов, лежавших возле зеленого дома, собирались жители поселка. Мы не стали к ним присоединяться – нужно было проверить, все ли в порядке с Джошуа.

Проходя мимо своего домика, я обругал себя за рассеянность – внутри горел свет, который я забыл выключить, уходя в гости к Раламбу.

Окно в доме кухарки было темным, что усилило мою тревогу. Раламбу постучал в дверь.

– Венди, не бойся. Все закончилось, – громко сказал он.

После паузы щелкнул замок, и дверь открылась. Напуганная кухарка долго вглядывалась в наши лица, а потом – в улицу за нашими спинами.

– Они уехали, – успокоил ее Раламбу. – Как Джошуа?

– Заходите, – наконец, вышла из оцепенения Венди. – Заходите скорее.

Как оказалось, единственная комната в доме кухарки была ярко освещена, но на улицу свет не проникал из-за плотных штор, которыми Венди задернула окно.

К нашему с Раламбу успокоению, с детьми было все в порядке. Джошуа сидел за столом и вырезал из бумаги какие-то фигурки, а Хелен подметала пол щеткой с длинной ручкой.

– Папа! Мистер Нобби! – радостно воскликнул Джошуа.

Хелен приветливо улыбнулась нам.

– Выпьете чайку? – предложила Венди.

Раламбу кивнул, и мы заняли места за столом.

– Что там было? – спросил Джошуа. – Мы слышали крики и выстрелы.

Кухарка оторвалась от шкафчиков с посудой и с беспокойством поглядела на мальчика.

– Венди запретила нам подходить к окну и велела заткнуть уши, – объяснил Джошуа. – Она сказала, что взрослые выпили и празднуют, а нам, детям, на такое смотреть не полагается.

– Венди все правильно сказала, – ответил сыну Раламбу, благодарно кивнув кухарке.

Хелен закончила уборку и присела с нами.

– Значит, когда я и Хелен станем взрослыми, мы тоже сможем праздновать и выпивать вместе с комендантом? – предположил мальчик и поднял руку с фигуркой, которую только что вырезал из бумаги.

Фигурка оказалась силуэтом кряжистого мужчины, весьма похожего по очертаниям на нашего Массажиста.

Хелен нахмурила рыжие брови с укором в адрес Джошуа. Раламбу тоже не понравилась гипотеза сына – рыбак недовольно поджал губы.

– Это не лучший стимул для взросления, Джошуа, – сказал я.

– Почему? – растерялся мальчик. – Юджин – хороший человек. Он помогает островитянам выживать после Омега-дня.

Хелен иронично усмехнулась и молниеносным движением ножниц отсекла голову у фигурки в руке Джошуа.

– Эй! – вскричал мальчик от неожиданности, но без всякой обиды на подружку.

Пока дети дружно смеялись над обезглавленным силуэтом, Венди поставила на стол миску со своим фирменным печеньем. Джошуа и Хелен тут же потянулись к лакомству. Благодаря сахарному клену, произраставшему на Алакосо, островитяне не забывали, что такое сладости.

– Что-то случилось? – спросил мальчик, очевидно, обратив внимание на наши с Раламбу понурые лица и равнодушие к угощению.

– Все хорошо, сын, – отозвался Раламбу. – Доедай печенье, и пойдем домой.

Хелен сходила за чаем.

Окунув печенье в чашку, Джошуа глубокомысленно произнес:

– Я, наконец, понял, что случилось с Большой землей.

– Опять? – удивился Раламбу. – Новая версия?

– Новая, – кивнул Джошуа.

– Что на этот раз?

– Это испытание, – проговорил мальчик с набитым ртом. – Испытание, и в то же время – наказание для людей.

Хелен с умилением слушала Джошуа.

– Люди тысячелетиями совершали плохие поступки, – продолжал мальчик, – тысячелетиями воевали друг с другом. В конце концов Богу надоело на это смотреть и он разделил людей на небольшие группы, которые не могут контактировать между собой. Жители Алакосо – одна из таких групп. Бог хочет, чтобы люди научились жить в мире и согласии хотя бы с малым количеством своих сородичей. Только потом нам будет возвращен Большой мир.

Хелен погладила Джошуа по курчавым волосам – слова мальчика ее тронули.

– У тебя просто золотой сын, Раламбу! – заявила Венди, прервав кухонные хлопоты.

– Ну отдохни хоть немного, – обратился к ней Джошуа. – Садись с нами!

Кухарка послушалась мальчика и села за стол рядом с детьми. Джошуа сразу же обнял ее за шею, чем едва не довел до слез счастья. Не осталась безучастной и Хелен: она присоединилась к мальчику и Венди, заключив в объятия их обоих.

5 месяцев и 16 суток с Омега-дня

Лебедева схватилась за концы моего воротника и с силой рванула их в стороны. Оторвавшиеся от рубашки пуговицы разлетелись, как искры фейерверка, и попадали на циновки, которыми был устлан пол в хижине Кати. Лебедева приоткрыла рот в выражении картежника, подавляющего азарт в ожидании ответного хода. Затем губы ее сомкнулись и стали сжиматься все сильнее, из красных становясь розовыми, а затем – белыми. Через мгновение пальцы Лебедевой впились мне в волосы.

– Ты там вообще хоть что-нибудь чувствуешь? – с холодной яростью спросила она.

Я обнял летчицу за талию одной рукой, а затем властно притянул ее к себе. Лебедева откинула назад расслабленную спину и хихикнула. Я наклонился к ней и стал целовать ее горячую, пахнущую загаром шею, ощущая губами пульсацию сонной артерии. В конце концов я не удержался и пустил в ход зубы – ее нежная кожа чуть натянулась под моими клыками. Лебедева взвизгнула и сипловато захохотала, а я поставил ногу позади нее, а потом толкнул летчицу от себя. Смеющаяся Катя опрокинулась на кровать, а я приземлился на согнутые руки, зависнув над ней.