Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (Рассказы)

— Дайте закурить, — сказал Тимофеев.

— Не дам, — заявил Гуськов. — Это не сигареты, а биологические фильтры. Уж очень нехорошая у вас тут атмосфера…

Народный умелец провел рукой по лбу, словно отгоняя страшное видение загубленной планеты.

— Все очень просто, — промолвил он. — Реструктор я сделал неудачно. То есть кирпичи он, конечно, восстанавливает. Но при этом он искрит…

— Замыкает?

— Нет, я имею в виду то, что у этой штуки слишком сильный отрицательный потенциал. Ведь любое изобретение может быть использовано на пользу людям, а может и во вред, все зависит от того, какой потенциал в нем сильнее — положительный или отрицательный, нехороший. В каждом предмете, сделанном руками человека, есть что-то от оружия — видно, такова природа вещей нашего мира. И чем выше отрицательный потенциал, тем сильнее искрит, тем ближе этот предмет к абсолютному оружию. Однажды я понял это. И сделал искрогаситель, — он достал на свет старенький портсигар и протянул его Гуськову. — Маленький детектор адских искр. Теперь я всегда знаю, что мне можно изобретать, а что нельзя. И сегодня, когда я запустил реструктор, мой искрогаситель чуть не взорвался у меня в кармане… Так что вы сейчас увидите, почему ваш… наш мир уцелел.

Тимофеев открыл корпус пылесоса, вытащил оттуда заменившую мешок для пыли замысловатую электронную схему, положил ее на грязный пол перед собой и ударил по ней сверху кирпичом.

— Ох, — не удержался Гуськов.

На глазах Тимофеева была слезы.

— Думаете, это легко? — спросил он дрогнувшим голосом. — Это же частица моей души…

— Ничего, — попытался утешить его Гуськов. — Она у вас большая, надолго хватит… И все же неясно, что побудило вас придумать этот самый искрогаситель — очередной удар по нашему самолюбию?

— А вы заглядывали в биографию того Тимофеева? — полюбопытствовал народный умелец, отвлекаясь от печального созерцания.

— Ну, разумеется.

— И, конечно, знаете, где он питался?

— В студенческой столовой, — недоуменно ответил Гуськов.

— А как там кормили?

До Гуськова начало доходить.

— Вообще-то поначалу неважно, — признался он. — Но за год до конца света директора столовой сняли, а новый оказался хорошим специалистом…

— Я так и думал, — мрачно произнес Тимофеев. — А еще говорят: все, что ни делается — к лучшему.

— Так оно и есть, — возразил Гуськов. — Поверьте мне, я ведь тоже специалист.

— Специалист… — пробурчал Тимофеев. — Знали бы вы, каково мне ходить с этой штукой в кармане. Она же делает стойку буквально на все! Что же мне — ничего никогда не изобретать? Я так не могу… Но знать, что однажды из моих рук выйдет нечто, способное уничтожить весь мир, — это невыносимо.

— Вы паникер, — сказал Гуськов. — Прекратите вибрировать. Для нашего мира вы совершенно безопасны.

— С чего вы взяли?

— И соображаете вы не так уж быстро, как хвалились. — Гуськов сердито затоптал очередной окурок. — Откуда же я, по-вашему, явился?

— Ну вот что, — заявила девушка Света. — Я хочу есть.

— Хорошенькое дело, — упавшим голосом отозвался Тимофеев. — Уже десять вечера…

На всякий случай он огляделся, но не обнаружил ничего, что порадовало бы его глаз. Улица, накрытая пологом темного неба, затейливо пестрела огнями реклам и вывесок. Прохожим предлагалось лететь самолетами компании «Интерфлюг», носить чешскую обувь и немедля посетить ресторан «Русская тройка».

— Может, пойдем в ресторан? — с робкой надеждой на отказ спросил Тимофеев.

— Куда угодно! — воскликнула Света. — Если, конечно, не хочешь, чтобы я умерла прямо здесь, на улице.

Разумеется, Тимофееву, этого не хотелось. Он любил девушку Свету. Любил сильно и ровно, даже в те моменты, когда у нее, как сейчас, было скверное настроение, и хотел, чтобы она жила вечно.

— Попробуем прорваться, — сказал он, совершенно уверенный в неудаче.

В ресторане билась светомузыка, звенели электрифицированные балалайки, кто-то пел нечто фольклорное с нехорошим зарубежным акцентом. У входа стоял долговязый молодой человек в прекрасном белом костюме, маечке с акульей мордой прямо под пиджаком и фирменной каскетке. Он курил и, судя по всему, был крепко навеселе. Тимофеев проскользнул мимо него, но тут же уперся в необъятного, богато инкрустированного фальшивым золотом швейцара.

— Сдай назад, — приказал тот генеральским голосом, глядя поверх тимофеевкой прически. — Посадки нет.

— Понимаете, мы только что из аэропорта, — залебезил Тимофеев, испытывая крайнее отвращение к самому себе. — Нам некуда деться, а девушка очень проголодалась…

— И сидели бы дома, — отрезал швейцар.

— Но мы совершенно не знаем города, магазины закрыты, столовые тоже, а наш поезд уходит завтра днем… — заныл Тимофеев, но поймал не себе оловянный взгляд и понял, что швейцар не понимает его речей.

Ему захотелось нагрубить, повернуться и хлопнуть дверью, но швейцар был пожилым человеком, а Тимофеев чисто рефлекторно уважал старших. Поэтому он смолчал и двинулся прочь. В это время мимо него нетвердой поступью продефилировал молодой человек в каскетке, а вслед за тем произошло положительно невероятное событие — одно из многих в разнообразной биографии Тимофеева.

— Вот что, парень, — заговорил швейцар человеческим голосом. — Ну-ка, бери свою девочку и бегом за тот столик, что под пальмой.

Тимофеев оторопел. В глазах швейцара появился осмысленный блеск, а отчужденное выражение красного лица умягчилось отдаленным подобием отеческой улыбки.

— Спасибо вам, — пробормотал Тимофеев, метнулся к выходу, подхватил там скромно безмолвствовавшую Свету и повлек ее в ярко освещенный зал.

Столик под пальмой был занят: его хозяином являлся тот самый обладатель каскетки и акульей морды. Он приветливо кивнул голодной парочке, будто старым знакомым.

— Не возражаете? — на всякий случай спросил Тимофеев.

Хозяин столика не возражал.

— Мое имя есть Джим Гэллегер, — объявил он. — Кто есть вы?

— Виктор, — назвался Тимофеев. — Студент. А это Света.

— О! — возрадовался Джим. — Это красиво, что я не есть один за столиком до конца вечера. Вы, мне полагается, хорошие ребята, и мне сделалось жаль оставлять вас на улице. Поэтому я совершил вот так, — он вынул из кармана металлическую коробочку не больше портсигара, — нажал вот там, и швейцар стал хорошим.

— Джим, — промолвила Света. — Нажмите еще разик, чтобы официант тоже сделался хорошим и подошел к нам.

— Почему нет? — шаловливо хихикнул Гэллегер.

Он сориентировал прибор на строго одетого юношу, с равнодушным лицом отдыхавшего возле бара. Не прошло и минуты, как тот, словно его осенило свыше, сорвался со своего места и кинулся к столику под пальмой.