Андрей Хуснутдинов - «ДАНАЙЦЫ». Роман

Я возвратился в дом. Вся давешняя гадость поднималась во мне. Юлия пришла часом позже и протянула мне бутылку пива. Мы опять поругались. В этот раз я собирался куда-то ехать и даже завел машину. Не знаю, какая муха меня укусила, но теперь мне было ничуть не совестно вменять Юлии в вину ее несчастного одноклассника. Приготовив обед, она в одиночку поела и снова ушла в бельведер.

Раздался звонок. Это был автомеханик. Хозяйка дома передала ему, что у меня проколото колесо, он мог приехать подлатать его. Я не помнил, чтобы говорил хозяйке про колесо, но, конечно, был не против подобной услуги.

К дому вскоре подкатил фургончик. На обшарпанном борту красовался потухший вулкан в виде пробитой покрышки с надписью «Вулканизация». Механик, пышноусый старик с прокопченной шеей и с погашенной трубкой в зубах, без лишних слов направился к нашему авто и стал откручивать колесо. На мое приветствие он только выставил подбородок. Работа у него спорилась. Сняв колесо, он крикнул в направлении фургончика:

– Карл!

Внутри фургончика стукнуло, задняя дверца его отворилась, и я увидел того самого молодого человека, что гулял с Юлией по пляжу. Это был сын механика. Карман его штормовки по-прежнему оттягивала бутылка пива. Вблизи, конечно, он и грамма не походил на одноклассника Юлии. Не поздоровавшись со мной и, похоже, вовсе меня не заметив, он подхватил колесо и унес его в фургончик. Старик вынул изо рта трубку и закурил сигарету. Через пять минут все было готово. Карл подкатил колесо к отцу, а мне протянул черный гвоздь, прибавив:

– Возвращайтесь другой дорогой.

– Иди, – сказал ему отец, потушил окурок, опять сунул в зубы трубку и стал привинчивать колесо к ступице.

Карл развернулся, и тут с ним приключилась некая неуловимая метаморфоза. Он клоунски, юродиво сгорбился, голова его ушла в плечи, будто он приготовился к удару. Завороженно и даже с опаской я смотрел, как он достает из кармана бутылку и крадется к бельведеру. Старик начиркал на мятом листке счет и с явным неудовольствием протянул его мне.

«Недурно», – подумал я. Такие вот мятые листки мне иногда показывают на улице глухонемые.

– Наличными, – добавил старик.

Я подал ему купюру, при виде которой у него зашевелились усы и трубка накренилась так, что стало видно опаленное дно чашки.

– У меня нет сдачи.

– И не нужно. Тут еще за две бутылки пива. И поторопите Карла.

– Карл! – Старик спрятал деньги и пятился к фургончику. – Карл, чтоб тебя! Поехали!..

Полпути от бельведера Карл проделал бегом, но перешел на шаг, этакий салонный аллюр, и, прежде чем запрыгнуть в кабину, с напускной учтивостью поклонился мне. Фургончик чихнул, с урчанием выбрался на дорогу и пропал за холмом.

Юлия по-прежнему сидела в бельведере. Делая вид, будто осматриваю дом снаружи, пару раз я подходил к беседке, но она не обернулась ко мне. На рукаве ее свитера темнело мокрое пятно, открытая бутылка пива стояла на рассохшемся столике. Зайдя снова в дом, я взял из холодильника другую бутылку, пошел к морю и бродил по обнажившимся мелям.

– И черт с тобой, – шептал я, – и черт с тобой…

Это, конечно, сейчас, так сказать, с высоты положения, я могу объяснять себя. Это сейчас я знаю, что все наши скандалы объединялись простой схемой: я был рупором возмущения не столько своего, сколько возмущения Юлии, собственным горлом я доказывал ей ее же правоту. Но чего я не могу понять до сих пор, так это того, как не ясно нам было тогда, что не дом мы выбираем себе, не то, что будет ждать нас двадцать лет – Господи, и к какой только лжи мы не были расположены, – а то, что будет напоминать о нас, памятник . Двадцать лет! Да что мы могли знать о столь чудовищном сроке? Что мы знаем о нем теперь? А вот когда нас впервые припекло по-настоящему – у нашего собственного дома, – вот тогда мы и стали хвататься за то, что было под руками: за Карла, за одноклассников, за ревность, за бутылки. Впрочем, и тут, если можно так сказать, мы старались соблюсти приличия . Более того, когда все наши нехитрые декорации уже трещали по швам, и правда какой-то безобразной громадиной пёрла на нас, мы шли в соблюдении этих приличий до конца. Ведь мы все-таки купили дом. Оговаривая детали сделки с хозяйкой, я все хотел спросить ее, зачем нужно было разбрасывать гвозди на дороге, разве не было других способов привлечения покупателей? – но, конечно, так и не решился. Не было бы гвоздя в колесе, не было бы и сделки. Все тут явилось на своих местах. И я соблюдал приличия . И даже после того как, не моргнув глазом, эта ведьма отвергла мою просьбу – показать лестницу на второй этаж, которого я еще не смотрел, – я только понимающе улыбнулся. Потому что «никакой лестницы и, уж подавно, никакого второго этажа для вас не должно существовать. Забудьте об этом. Да это и не учитывалось в цене».

Вечером того же дня мы тихо справили новоселье – какой-то бакенщик на пляже, видя, как я брожу по отмелям с бутылкой пива, неожиданно предложил шампанского. Тоже, между прочим, по сходной цене.

*

День старта выдался как на картинке. В небе было ни облачка. На смотровой площадке играл духовой оркестр. Из пожарной машины зачем-то поливали жухлую траву вокруг площадки, отчего пахло размокшим огородом. Телевизионщики препирались с пожарниками – вода попадала на аппаратуру. Из толпы, помалу шалевшей от весеннего солнца и безделья, нам кричали прощальные глупости, которых мы почти не слышали из-за оркестра, и бросали букеты цветов, от которых ветер доставлял одни трескучие оболочки. Кругом нас лежала такая огромная и плоская степь, что, казалось, дальше нее уже нет никакой земли.

Пока мы не сели в белоснежный, разряженный свадебными лентами автобус космодромной службы, я и думать об этом не думал, но когда толпа на смотровой площадке расплылась мерцающей маревной жижей и впереди стал расти колоссальный сталагмит ракеты на стартовом столе, я не выдержал, взялся рассказывать Юлии свой сегодняшний сон. Ей-богу, не понимаю, что на меня нашло. Ей мешал шлем скафандра, она не с первого слова расслышала меня, нахмурилась: «Что?» – а я, вместо того чтоб замять разговор, подвинулся ближе и продолжал рассказывать. Дело в том, что все последнее время мы жили как бы среди нескончаемого праздника – пресс-конференции, банкеты с присутствием важных особ, телевидение, охи-ахи (как же мы, бедные, выдюжим столько ), вокруг нас, как вокруг рождественской елки, шло постоянное застолье, – но, видимо, любая деятельность, и самая праздничная, требует хоть на время забвения своего. Вот и приснился мне этот сон, вот и стал я наушничать Юлии, что облететь Юпитер должна не наша ракета-красавица, а затхлый подвал с подозрительными личностями, и что мы с Юлией – одни из членов подвальной братии, такие же подозрительные личности.