Айзек Азимов - ФАТА-МОРГАНА 5 (Фантастические рассказы и повести)

Не то, чтобы у него были забавные мысли, это далеко не так. Он смеялся ни над чем иным, как над собственной ловкостью, умением. Он был здесь, а они были там — остальные и никто не узнал его.

Он мог беседовать с продавцами, барменами, даже полисменами, и все они вынуждены были быть машинально вежливыми. Но однажды он им скажет. Однажды они узнают все.

Он глубоко вздохнул и посмотрел на часы: как обычно, рано. У него было свое правило: не спеши приниматься за работу. Побольше времени оставь для прогулок.

Он прошел до конца улицы. Мощеная булыжником, она постепенно переходила в грунтовую дорогу, выводящую на зеленые поля. Он восхищался тем, что сельская местность Кент находилась в получасе ходьбы от его лондонской квартиры. Тридцать недолгих минут — и вместо мрачных городских дворов с хилыми воробьями он попадал в иной мир с вызывающими умиротворение и спокойствие благоухающими садами, зелеными лугами и ленивыми коровами. Замечательный день, двадцатый за последние пять лет. Замечательный не потому, что его окружал такой пейзаж, а в связи с его миссией. Это не было связано с погодой или сезоном. Иногда день был пасмурным. Это могло быть и в ноябре, не обязательно в июне. Но день всегда кончался чудесно, и воспоминания о нем не угасали долго, до следующего раза.

Не то, чтобы у него была большая передышка между ДЕЛАМИ и было ли это слово верным? Не совсем. Слишком это широкое понятие. Ему нравились его ДЕЛА. Это доставляло только удовольствие. В Сазерленде, Ливерпуле, Саутгемптоне или Лондоне он всегда ДЕЛАЛ то, что хотел.

Лондон нравился ему давно, но он находился здесь почти уже год. Год и три ДЕЛА — все-таки ему придется найти для этого определения другое слово — четыре ДЕЛА, если иметь в виду и сегодняшнее. Да, перемена мест для него была необходима, что по своему было грустно, потому что Лондон предлагал и жизнь, полную разнообразных развлечений, и анонимность. А в маленьком городке всегда существовала проблема снять квартиру в соответствии со своими запросами. Она должна быть отдельной, на первом или втором этаже. К тому же было бы неплохо, если бы интересы домовладельца, сдающего квартиру, сводились, главным образом, к тому, чтобы вовремя получить с жильцов плату, а не совать нос в их жизнь. Все эти запросы было легко удовлетворить в Лондоне, но в другом месте… Однако он уже оставался здесь дольше, чем позволяло благоразумие, к тому же через год или около этого он мог вернуться сюда опять.

Он бросил прощальный взгляд на пейзаж, вздохнул с сожалением и ускорил шаг.

Несмотря на свою полноту, он двигался быстро и легко, его кажущаяся дряблость вызывала ошибочное представление. Пару раз его явная безобидность вдохновляла воров, мечтающих завладеть его бумажником. Они неизменно оказывались в госпиталях. Он знал, что чрезмерная полнота и внешнее дружелюбие были самыми ценными в его облике, и он вовсю использовал и то и другое.

Детский дом святой Марии (или, как менее привлекательно он назывался местными жителями, приют для сирот) был расположен в дальнем конце Хай Стрит, именно к нему и направился толстяк. Он постоял некоторое время у ворот, наблюдая за тем, как резвятся мальчишки, а потом быстро направился по дорожке к главному зданию. Через минуту он был в кабинете директора.

— Мой дорогой мистер Рассел! — воскликнул директор, поднимаясь из-за стола и протягивая руку. — Как я рад вас видеть!

Рассел, толстяк, что-то пробормотал себе под нос, надеясь в душе, что директор не будет его раздражать, как это бывало обычно.

— И я не единственный, кто будет рад вашему приходу, продолжал директор. — Джанет была так огорчена, что вы не могли прийти на прошлой неделе. Мы почти час уговаривали ее не плакать.

— Да я и сам расстроился, — начал Рассел. — Не из-за себя, вы же понимаете, хотя для меня это тоже важно, а из-за того, что я подвел ребенка.

— Я знаю, что вы имеете в виду. Я точно знаю, что вы хотите сказать. И поверьте, приятно и утешительно слышать это. — Он вздохнул. — Наша работа нелегкая. И очень жаль, что для некоторых наших посетителей дети — это легкое развлечение для собственного удовольствия в конце недели. И в самом деле…

— Да?

— Я хотел сказать… Нет, это может прозвучать как-то нелюбезно.

— Ну, пожалуйста!

— Видите ли, я хотел сказать, если бы не ужасно малое количество супружеских пар, желающих посетить наших детей, я никогда бы не считал холостяка… Я уверен, вы понимаете, что я имею в виду.

— Конечно.

Вдохновленный, директор продолжал:

— И даже, несмотря на недостаток семейных пар, если бы вы и Джанет так не тянулись друг к другу, я бы не оказывал вам гостеприимства. Но она трудный ребенок, — он понимающе улыбнулся, — девочки в тринадцать лет всегда бывают такими.

— Вы можете быть уверены, что я никогда не обижу ее.

— Я верю, мистер Рассел, я верю! Джанет здесь одна из самых счастливых детей. Три дня после ваших прогулок она не говорит ни о чем другом, а оставшиеся три дня живет ожиданием следующей встречи. Поверьте, я считаю за честь быть знакомым с таким христианином, как вы. Вы можете считать себя благодетелем, мистер Рассел, настоящим благодетелем!

Рассел с трудом подавил смех, который начал зарождаться где-то в глубине его. В самом деле, директор был еще более напыщенным, чем когда-либо. А что касается христианина и благодетеля…

Стук в дверь кабинета прервал его мысль.

Дверь открылась, и в комнату вошла Джанет. Она тут же увидела Рассела и после минутного колебания, засмущавшись, бросилась через всю комнату и прижалась к нему. Рассел, в свою очередь, обнял ее за плечи. Он почувствовал волнение, неожиданно нахлынувшее на него, когда он впервые за две недели прикоснулся к девочке. Директор смотрел на них, одаряя лучезарной улыбкой.

Рассел поднялся. Джанет крепко держалась за руку, как будто боялась, что он исчезнет, если она его отпустит.

— Нам еще много надо сделать и увидеть, — сказал он, обращаясь к директору, — поэтому, если вы не возражаете, мы вас оставим.

На улице Джанет спросила:

— Почему ты не приходил на прошлой неделе?

— Видишь ли, это было невозможно. У меня заболел приятель, и надо было за ним присмотреть.

Но даже когда он говорил, он думал о том, как провел предыдущую субботу: сидя дома в одиночестве, страстно мечтая видеть девочку, тем не менее, сознательно рассчитывая на то, что, не дождавшись его, она еще больше будет желать его прихода в следующий раз.

— А твой приятель важнее для тебя, чем я?

— Нет, конечно, нет. Ты у меня важнее всего на свете.

Он увидел, как просветлело ее лицо.

— Ты по мне скучала?

Она сжала его руку.

— Ты знаешь, что скучала, дядя Бен, ты же знаешь об этом. Я уж решила, что никогда больше тебя не увижу.