Александр Тебеньков - Темна вода во облацех. Научно-фантастический роман

Прошли на кухню. Банник, похоже, заканчивал завтрак.

– Есть будешь?

– Нет, спасибо. От кофейку не откажусь.

– И какого хрена ты туда полез? – вполне добродушно спросил Банник, доставая вторую чашку. – Там за лесополосой еще один забор из колючки, плюс другие разнообразные сюрпризы.

– Уже донесли?

– Не донесли, а доложили, – мирно ответил Банник и даже улыбнулся. – Кстати, водится у меня в знакомцах весьма высокопоставленный чин, который утверждает, что ни один здравомыслящий юрист никогда не станет считать побег из мест заключения криминальным. Тяга к свободе для человека естественна и моральна, стремление же наказывать за нее, наоборот, безнравственно. Другое дело, что соответствующая статья Уголовного кодекса даже за попытку к бегству автоматически ужесточает первоначальное наказание. Грубо говоря, к оставшемуся сроку «довешивает» еще три года.

– Это намек?

– Констатация факта. Ладно, бери свой кофе, пошли в кабинет.

Здесь Банник подошел к громадному сейфу в углу, присел перед ним, заслоняя спиной от Баринова дверцу, и достал из нижнего отделения небольшой кейс черной тисненой кожи. Молча положил его на столик перед Бариновым. Сам сел напротив.

– Бери, бери, это твое.

Баринов прихлебнул остывающий кофе, прищурясь, посмотрел на собеседника, не торопясь откинул крышку.

Вот уж чего не ожидал, так не ожидал… Сердце невольно сделало перебой.

Сбоку на дне сразу бросились в глаза – его часы «Электроника» с металлическим браслетом, зажигалка, початая пачка «Интер», расческа, выстиранный и выглаженный носовой платок. Все то, что было при нем, когда его в бессознательном состоянии волокли в машину на даче у Сергея. Рядом, придавив три пухлые большие конверты, лежал его любимый бумажник, подарок Лизы на десятую годовщину свадьбы. Но он-то оставался дома, как помнится, во внутреннем кармане пиджака от рабочего костюма…

Еще несколько мгновений Баринов смотрел внутрь, потом поднял голову.

– Там, в конвертах, – Банник небрежно шевельнул пальцем в сторону кейса, – документы: паспорт, партбилет, трудовая книжка… ну и все остальное – выписка из приказа, дипломы, удостоверения… Разберешься. Ну и деньги – зарплата за август, командировочные, сверхурочные, премиальные, за выслугу, за степень, безводные, высокогорные, за удаленность… Половина аккредитивами на предъявителя, половина наличными.

Надо было что-то сказать, но на ум ничего не приходило. Даже спросить прямо, в лоб, что все это значило, у Баринова не хватило духа. Может быть, смалодушничал, боясь разочарования, как честно признался сам себе, а может, просто не хотел показать Баннику своей радости, своего торжества по поводу окончания заключения. Ничего, эта сволочь обойдется, перетопчется и не облезет!.. Все ж таки не по его вышло, и не добился он ничего, как ни пытался, как ни пыжился, как из кожи вон ни лез…

Поэтому Баринов просто сидел и изо всех сил старался как можно более равнодушными глазами смотреть на Банника. Просто ждал, что последует далее.

– Ладно, Баринов, можешь не благодарить… Ты же любишь налегке путешествовать, не так ли? Значит, личные вещички упакуй, через недельку их тебе туда, во Фрунзе, доставят. На квартиру, я имею в виду. А тебя как, сразу в Домодедово или в «Университетскую»?

– А это тебя не слишком обременит? – Баринов закрыл кейс и снова взял в руки чашку.

– О-о, нет-нет, нисколько, не извольте беспокоиться, милостивый государь! – Банник даже поднял руки вверх. – Ваше удобство – превыше всего!.. И все же усиленно рекомендую задержаться на пару деньков в первопрестольной, пообвыкнуть в новых-то условиях. Осмотреться, поразмышлять на досуге.

Баринов удивился, такого Банника он видел впервые. Оказывается, он может ерничать и фиглярничать. Да-а, многогранна личность человеческая, даже такая подлая и беспринципная.

– Ну что ж, может ты и прав, пусть будет «Университетская», – слегка задумавшись, согласно кивнул он. – Да вот только я сижу и гадаю – какую еще подлянку ты мне подготовил? А конкретно – я хотя бы до гостиницы-то живой доеду?

Банник театрально встал в позу – даже вытянул руку по направлению к Баринову и торжественно продекламировал:

– «Послушай, Денисов Иван! Теперь ты не егерь мой. Приказ уж по роте дан, можешь идти домой»*.

Нет, определенно с Банником что-то случилось, и довольно серьезное. Эдакая резвость и веселость из него полезла, прямо-таки кавээнная. И что-то близкое к благодушию так и прет из всех дырок… Уж не связанно ли это с отметиной на морде?

– И откуда такой альтруизм?

Банник усмехнулся.

– Дружка своего новосибирского благодари. Такую волну поднял!.. Да, кстати, советую подождать до утра. Сегодня в двадцать один ноль-ноль Москвы дадут по межгороду Киргизию. На твой домашний телефон.

Ай да Борис, ай да молодец! Нет, ребята, хорошо иметь настоящих друзей. А уж если они еще вдобавок люди влиятельные… Спасибо, Боря, искреннее спасибо!

Баринов отставил недопитую чашку и поднялся.

– Ну что ж, Николай Осипович, гранд мерси за хлеб-соль, за доброту и ласку. Будешь у нас на Колыме – заглядывай.

Банник сидел, вальяжно развалившись на диване, улыбался туманно, и добродушно кивал в такт его словам. А когда Баринов, подхватив кейс, направился к выходу, сказал ему в спину:

– Павел Филиппович, будь ласка , тормозни на минуточку. Давай уточним. Твоя Запевалова родом из Красноярского края, не так ли?.. Нашли мы ту деревеньку. И родственничков её тоже. Пообщаться с ними не желаешь?

Баринов остановился в дверях и обернулся.

– А с какой стати? Что мне это даст того, чего я не знаю?

– Да как тебе сказать… Вдруг от этого тандема Запевалова-Афанасьева ниточка протянется.

Лишь секунду Баринов колебался, потом решительно развернулся и снова сел напротив Банника.

Что значит, «ниточка протянется»? Куда – вперед? назад?.. Уж не на Артюхова ли он намекает? Или… или он натолкнулся на что-то, связанное непосредственно с Марией Запеваловой?.. Уйти сейчас и потом изводить себя в догадках…

– Так я тебя слушаю, – прервал он затянувшееся молчание. – Что там о родственниках-то…

– Да-да, – закивал Банник и снова улыбнулся туманно. – Тюхтетский район, деревня Коростылево, четыреста верст от Красноярска. По масштабам края – почти рядом. Семенихина – по мужу, в девичестве Запевалова. В той деревне половина Коростылевы, половина Запеваловы. Нашли брата, двух сестер, племянников. Кое-кто ее вспомнил и из соседей.

– Ну! Ну! И – что?

– Не нукай, не запряг!.. Ладно, Павел Филиппович, не стану тебя томить. Её почему замуж на заимку отдали, за раскулаченного, за врага народа? Она даже в девках пересидела, свои-то не брали. Считали порченой, с детства умом тронутой. Сны она видела.