Александр Тебеньков - Темна вода во облацех. Научно-фантастический роман

Еще тревожило молчание Бориса Омельченко.

Последний раз он звонил из Москвы, неделю назад. Сказал, что добился приема у руководства союзной Академии, обещал через пару дней сообщить подробности. И вот – исчез с горизонта… Нет-нет, торопливо поправила она себя, не исчез, а просто не звонит. В первый заход не получилось, делает второй, а пока не хочет расстраивать отрицательным результатом. Непременно свяжется с ней или с Сергеем в самые ближайшие дни… Господи, не пришлось бы разыскивать еще и его!

Два раза домой приезжал Салиев, рассказывал, что предпринимает он лично по академической линии – здесь, в Киргизии, и в Москве. В первый раз скупо пересказал разговор с «человеком из органов», который потребовал у него заполненное командировочное удостоверение на имя Баринова – в распоряжение Президиума АН СССР. Передал ей выписку из соответствующего приказа по институту… Больше всего беспокоило то, что, как ответили ему в управлении делами Президиума, с просьбой командировать Павла никто от них не обращался.

Поскольку стесняться и комплексоваться тут не приходилось, все средства должны идти в ход, Лиза перелистала записные книжки мужа, телефонные справочники, выписала полтора десятка имен более или менее влиятельных и высокопоставленных его московских знакомых и коллег. Принялась обзванивать.

Первой реакцией, конечно, было недоумение, удивление, даже негодование – кто посмел? как посмел? да я сейчас позвоню!.. Найдем, непременно разыщем, Елизавета Ильинична! Мое вам понимание и сочувствие, Елизавета Ильинична, и всяческая поддержка и помощь!..

Но однако ж до чего они все похожи, до чего поднаторели в таких играх-ситуациях! При других обстоятельствах можно было просто-напросто диву дивиться. Потому что спустя минуту-другую, видимо, осознав, что здесь действительно что-то не так, или почуяв возможную лично для них неведомую опасность, тон сбавляли, а негодующие формулировки смягчали. Кто резко, кто на тормозах. В зависимости от ума, опыта и сообразительности, общей и частной информированности, но необязательно от высоты положения… Обещали перезвонить, как только узнают что-либо определенное, да только пока ни от одного она телефонного звонка не дождалась.

Ежевечерне на несколько минут забегал Щетинкин. У него тоже как-то не вытанцовывалось.

Поначалу он был полон сдержанного оптимизма, заручившись пониманием и поддержкой высоких чинов МВД – тех серьезно привлекла реальная возможность насыпать немного соли на хвост коллегам из «конторы»… Но дни шли, понимание и сочувствие оставались на прежнем уровне, а вот стремление помочь постепенно испарялось, становясь все сдержаннее.

Буквально днями замминистра, неловко отводя глаза при очередном визите, сказал ему с заметным усилием:

– Знаешь, Сергей, похоже, пустышку тянем. В смысле, ничего не получается. Мне вчера там, наверху, оч-чень прозрачно намекнули, чтобы я больше твоим Бариновым не интересовался. И чтобы как звать забыл.

– Понял тебя, – Щетинкин поднялся и протянул ему руку через стол. – Обиды не держу, Темир, понимаю. Но если вдруг что всплывет…

– Конечно, конечно, Сережа! Мы все ж таки свои люди как-никак…

Разговор случился тягостный. И замминистра было неприятно, и Щетинкин чувствовал определенную неловкость – ничего хорошего, если человек пытается оправдаться за других.

Людям вообще, а особенно в чинах и при должностях, свойственно стыдиться того, что кто-то где-то его унизил, пригнул … пусть даже с глазу на глаз, пусть даже и чином, и должностью повыше. А уж признаваться в этом, тем более хорошим приятелям, почти друзьям – ну совсем уж невыносимо. Иногда даже так случается, что и приятельские отношения после этого как-то гаснут, сходят на нет.

Заместитель же республиканского прокурора на руководство ссылаться не стал, но нашел другую причину отстраниться.

– Не могу я дело возбудить, как ты требуешь! – с заметным раздражением сказал он при очередной встрече. И чувствовалось, что раздражение он направляет не на кого-то постороннего, а на самого себя. – Поверь, Сергей, не могу! По факту исчезновения дело открыли в первый же день – в заведенном порядке, согласно законодательству. А другого, посерьезнее, извини. Сам должен понимать: нет тела – нет дела. Оснований не имеется.

– А свидетельские показания?

– Ты видел, как убивали, или, на худой конец, причиняли тяжкие телесные?.. А по поводу похищения человека в нашем Уголовном кодексе и статьи-то нет.

– Значит, научились наши у гангстеров бочки с цементом в реке топить. А вам и крыть нечем, по таким эпизодам уголовные дела не возбуждаются. Я правильно тебя понял? – спросил Щетинкин.

Прокурор хмыкнул неопределенно.

– Еще вопрос, кто кого научил – про бочки с цементом. А в остальном – примерно так и есть…

Конечно, об этих разговорах Щетинкин Лизе ничего не рассказывал. И вообще, старался донести до нее лишь более или менее положительную информацию. Обнадеживающую, или, за отсутствием, нейтральную.

Но и скрывать серьезность ситуации он не скрывал.

– Мне определенно дали понять, почти открытым текстом: Паша жив и здоров, не нужно зря беспокоиться. А вот где он, зачем и почему – это, мол, компетенция совсем других органов. Но соваться в те дела мои информаторы категорически не намерены и мне не советуют… Ладно, на них свет клином не сошелся.

А вот о совместном походе с Игорем рассказал во всех подробностях.

…Сидели они в кабинете Щетинкина, прикидывали, какими еще способами можно узнать о судьбе Баринова.

– Черт дери, прямо к цыганке какой обращайся! – в сердцах сказал он тогда.

Игорь помялся и осторожно напомнил об их «коллекции» гадалок, знахарей, ясновидящих и прочих лиц, обладающих экстрасенсорными способностями. И, как наиболее внушающего доверие, упомянул Коровникова.

Долго не раздумывая, поехали к нему, по дороге прихватили у Лизы из альбома фото Баринова, на всякий случай.

Игоря Коровников знал плоховато, Щетинкина вообще видел первый раз и поначалу попытался от всего отнекиваться – мол, и я не я, и лошадь не моя… И вообще об экстрасенсах только слышал, сам же он простой «травник», собирает лекарственные дикоросы, сдает в аптеки, ну, иногда кое-кого пользует, по доброте души…

Однако под мягким давлением сдался. Но заявил, что при всем уважении к Павлу Филипповичу все равно ничем помочь не сможет.

– Я ж целитель, не телепат какой-нибудь, не гадалка доморощенная…

– Врачеватель, значит, – задумчиво сказал Щетинкин.

– Целитель , – терпеливо поправил Коровников. – От слова «целостность». Я восстанавливаю целостность, полноту организма, а врач – врачует, лекарь – лечит… Разницу улавливаете?