Морье Дю - Голодная Гора

- Когда предприятие на ходу, оно уже не нуждается в постоянном контроле со стороны владельца, - заметил Хэл. - В нашем классе есть один мальчик, у него отец - владелец угольных копей, так он их не видел ни разу в жизни. Сидит себе дома и получает дивиденды. Какой смысл работать, если можно получать деньги просто так?

- Маме было бы неприятно слышать то, что ты сказал, - упрекнула брата Молли. - Она учила нас совсем другому.

- Ты права, - согласился Хэл. - Но что толку об этом вспоминать? Теперь с нами никто не разговаривает так, как разговаривала с нами мама. А если я скажу что-нибудь в этом духе в Итоне, ребята назовут меня дураком или сопляком. Если бы мы жили в Клонмиэре, как раньше, все было бы иначе. Я уверен, что мы с отцом ездили бы на шахты вместе, и я бы их полюбил, потому что почувствовал бы, что шахты и наша семья - это одно целое. А сейчас мне на них наплевать. Во всяком случае, мы всегда будем получать оттуда сколько угодно денег, а это самое главное. Смею сказать, что, когда я буду учиться в Оксфорде, я ни в чем нуждаться не буду.

- А помнишь, что нам недавно говорил дядя Герберт? Торговля медью приходит в упадок. В Корнуоле уже закрыли несколько шахт, - сказала Молли.

- Да, но кроме этого он еще сказал, что предприимчивые владельцы шахт обнаружили в недрах еще и олово, и начинают разрабатывать его вместо меди. Цены на олово стоят очень высоко, и они по-прежнему получают большие доходы.

- А у нас, может быть, все иначе, - сказала Молли. - Что, если на Голодной Горе нет никакого олова?

- Медь или олово, - сказала Кити, - какое это имеет значение, если мы живем с Аделиной на Ланкастер-Гейт, за нами постоянно шпионит эта швейцарка, а папа умыл руки и не обращает на нас внимания? Лучше бы у меня не было никаких денег, и я бы жила в хижине на Килинских болотах.

- С Лондоном и Ланкастер-Гейт можно было бы мириться, если бы не Аделина, - сказала Молли. - Мы были счастливы, когда жили там с папой.

- Нет, не были, - возразил Хэл. - Никто из нас не был по-настоящему счастлив с тех пор, как мы уехали из Клонмиэра, и ты это знаешь. Все стало иначе после того, как умерла мама, и прошлое уже никогда не вернется.

Девочки с удивлением смотрели на брата. Он был бледен и возбужден, в глазах у него стояли слезы.

- Ах, теперь я ни в чем не вижу смысла. Иногда мне просто хочется умереть.

И он убежал от них прочь через сомбийские пески, ветер развевал его волосы, а за ним с лаем мчались собаки.

- У него сейчас трудный возраст, - заметила Молли. - Мальчики в это время все такие. Тетя Кейзи говорит, что с Бобом было то же самое.

- У Боба есть дом, ему было, куда вернуться, - сказала Кити, - а у Хэла только Ланкастер-Гейт.

По мере того, как шли годы, проблема каникул стала усложняться. Вторая жена Генри не любила его детей и не делала из этого тайны. Не могло быть и речи о том, чтобы Генри любил кого-нибудь, кроме нее, а тем более - своих детей. Она желала владеть им единолично, и единственным способом добиться этой цели было отдалить его от детей, внушить ему мысль, что они его совсем не любят, что никто из его родных и друзей его недостоин, и единственный человек, который его понимает и заботится о нем, это она сама. Она спасла его от невыносимого одиночества, и теперь он может получить утешение только от нее.

Поначалу было приятно сознавать, что тебя желают с такой страстью. Для Генри это чувство было ново, и он отдался ему целиком и полностью, считая, что оно вознаграждает его за потерянные годы. Это его возбуждало и льстило ему. Было приятно сознавать, что Аделина его обожает и что, обожая его, она, в то же время, взвалила на свои плечи все обязанности, отлично ведет его дом, делает все необходимое для его детей, сообщает ему то, что ему хочется знать и скрывает все, чего ему знать не следует. Брак с Аделиной сделал его жизнь простой и спокойной, говорил он себе, удобной и приятной. Если Молли, Кити и Хэл чем-нибудь недовольны, они сами виноваты, им следовало бы быть более покладистыми. Впрочем, у каждого из них своя жизнь, пусть они ее и устраивают. Он не желает, чтобы его беспокоили заботами о детях. Аделина права, вся эта троица - эгоисты, которые думают только о себе. Они не понимают, что человеку нужна жена, иначе все пойдет прахом. Если дети не могут поладить с Аделиной, пусть отправляются на каникулы куда-нибудь в другое место - к Герберту или Эдварду. Им не на что жаловаться, ведь он всегда настаивает на том, чтобы им было предоставлено все самое лучшее. Когда Молли пришло время выезжать, устраивались званые вечера и обеды; в Лондон приехали Эдвард с женой, чтобы вывозить ее в свет. Аделина это делать отказалась и была совершенно права, поскольку Молли никогда не выказывала к ней расположения. Раз или два Генри пытался поехать к ней сам, но почему-то каждый раз это оканчивалось размолвкой с Аделиной.

- Не хочешь ли поехать с нами? - предлагал Генри. - На балу, который давали Гошены, Молли была просто очаровательна.

- Ничего удивительного, - засмеялась Аделина, - ведь меня там не было. Мисс Молли любит, чтобы все внимание оказывалось только ей одной, она всегда была такая. Помню, как она строила глазки учителю музыки.

- Ах, перестань, пожалуйста...

- Дорогой мой Генри, я не слепая. Значит, ты снова собираешься куда-то ехать? Предпочитаешь, значит, общество дочери обществу жены?

- Конечно же, нет. Если ты хочешь, чтобы я остался дома...

- Дело совсем не в том, чего я хочу и чего нет. Ты же знаешь, что я никогда не думаю о себе. Нет-нет, если тебе нравится сидеть в душном зале и смотреть, как твоя старшая дочь лезет из кожи вон, чтобы подцепить жениха пожалуйста, на здоровье. А я пораньше лягу спать, у меня отчаянно болит голова.

- Ладно, я останусь дома, Молли может поехать с Эдвардом.

После двух-трех подобных сцен было гораздо проще окончательно предоставить заботу о Молли Эдварду. Следующая проблема возникла тогда, когда Хэл написал отцу, приглашая его приехать четвертого июля. Он был загребным в состязаниях старших классов и хотел, чтобы отец присутствовал при этом событии.

"Приезжайте, пожалуйста, один или вместе с Молли и Кити".

Генри опасался, что это вызовет гнев Аделины и пытался незаметно спрятать письмо, однако ее острый взгляд тут же заметил штемпель Итона и почерк Хэла на конверте.

- Ну как, что хорошенького пишет твой сынок? - поинтересовалась она. Какие-нибудь неприятности с учителями?

- Он хочет, чтобы я привез девочек в Итон четвертого. Он гребет на одной из лодок.

- Меня, конечно, не приглашают.

- В общем-то, нет. Но он, конечно, будет рад тебя видеть.

- Дорогой мой, не надо передо мной притворяться, я этого не люблю. Я бы не поехала в Итон, даже если бы меня пригласили. Дело в том, что у нас намечались гости к ленчу, я пригласила Мейсонов и Армитажей. Я понятия не имела, что тебе вздумается ехать в Итон. Мне будет весьма неудобно принимать гостей без хозяина дома. В конце концов, это же твои друзья, а не мои. Я, разумеется, совсем не хочу нарушать твои планы, только непонятно, с чего это Хэлу вздумалось тебя пригласить. Просто он хочет, чтобы было перед кем покрасоваться. Ведь гребля - это единственное, чем он может похвастаться, если, конечно, не считать попоек.