Морье Дю - Паразиты

Странно, но впервые за долгие годы она вспомнила про кукольный дом, который Папа и Мама подарили ей в семь лет на день рожденья. Она, как завороженная, играла с ним две недели и никому не позволяла даже прикоснуться к нему. Затем одним дождливым днем, поиграв с ним несколько часов, вдруг обнаружила, что он ей надоел и больше не нужен. Тогда она подарила его Селии. Селия хранит его по сей день.

- Так куда же мы едем? - спросил Найэл.

- Поедем в театр, - сказала Мария. - Отвези меня в театр. Я посмотрю, как ты репетируешь.

Привратник служебного входа был старым знакомым Марии.

Он приветствовал ее, и его лицо расплывалось в улыбке.

- Ах, мисс Делейни, - сказал он. - Вам следует почаще навещать нас. Вы здесь слишком редкий гость.

Редкий гость... Почему он так сказал? Неужели он имел в виду, что ее начинают забывать? Кэролайн уложили на подушки, которые Найэл вынул из машины, укрыли пледом и отнесли в одну из лож бельэтажа, где и устроили на полу. Она крепко спала, зажав соску во рту. Затем Найэл спустился на сцену, а Мария перешла в соседнюю ложу и села в кресло заднего ряда; ведь в сущности она не имела права присутствовать здесь, поскольку появление постороннего на репетиции спектакля, к которому он не имеет отношения, считалось немалой наглостью. Раньше ей не доводилось видеть репетиции ревю, и она с радостью убедилась в том, что на них царит куда больший беспорядок, чем тот, что она наблюдала на собственном опыте. Сколько споров. Сколько людей говорят одновременно, не слушая друг друга. Сколько кусков и фрагментов, которые никогда не сольются в неразрывное единство; и время от времени музыка Найэла, такая дорогая и близкая - он уже играл ее для Марии на рояле - более яркая и насыщенная в оркестровом исполнении, и сам Найэл в его нелепой одежде, нетвердой, порывистой походкой движется по сцене, пытаясь во все вникнуть, всех понять. И ей захотелось быть там, на сцене. А не сидеть во мраке пустой ложи, ожидая, что Кэролайн вновь расплачется.

Ей захотелось оказаться в театре, который она знала, частицей которого была, принимать участие в репетиции пьесы, ее пьесы, не чужой... Репетиции идут уже третью неделю, она давно принялась за дело, знает текст... и проведя на сцене весь день - действительно, весь день чувствует легкую усталость, нервы сдают, "Что?" - раздраженно спрашивает она режиссера, который окликнул ее из партера. Тут же спохватывается, ведь ни в чем нельзя быть уверенной, могут и уволить. Но режиссер - вероятно, сам актер в прошлом - человек привлекательный, обходительный и, возможно, пользующийся успехом у женщин, беззвучно смеется и повторяет: "Мария, дорогая, если не возражаете, пройдем этот кусок еще раз". Она не возражает, она понимает, что была не на высоте. Она и сама хотела его повторить. Немного позднее, после репетиции они идут вместе выпить в паб напротив; она слишком много говорит, он слушает и наконец, она чувствует себя настолько усталой, что у нее остается лишь одно желание - умереть. Да, это была бы прекрасная смерть. Та смерть...

Мария вдруг опомнилась и увидела, что Найэл, который недавно поднялся в бельэтаж, стоит перед ней на коленях.

- В чем дело? - шепотом спросил он. - Ты плачешь?

- Я не плачу, - ответила Мария. - Я никогда не плачу.

- Они ненадолго прервались. В половине седьмого у них всегда перерыв. Тебе с Кэролайн лучше подняться в мою комнату, пока вас не заметили.

Мария зашла в соседнюю ложу за Кэролайн, и Найэл с пледами, пеленками и рожками в руках повел ее вверх по лестнице в свою смешную квартиру под самой крышей театра.

- Ну что ты об этом думаешь? - спросил он Марию.

- О чем?

- О ревю.

- Не знаю. Я по-настоящему и не смотрела, - ответила Мария.

Найэл взглянул на нее, но ничего не сказал. Он все знал. Всегда. Он налил ей выпить, зажег спичку и дал прикурить, но минуты через две Мария отшвырнула сигарету - она никогда много не курила. Он усадил ее в кресло... сиденье продавлено, пружины разбиты и нашел стул, чтобы она положила на него ноги. Закутанная в пледы Кэролайн спала на его кровати. Соска свисала у нее изо рта.

- Почти семь часов, - вздохнула Мария. - Уже несколько часов она не брала рожок.

А еще пеленки. Что делать с пеленками? Она протянула руки к Найэлу, он подошел и опустился рядом с ней на колени. Она подумала о гостиной в стиле регенства в ее ричмондском доме, небольшой, строгой, изысканной. Рядом с ее креслом лежит наготове вечерняя газета. В камине пылает огонь. Горничная все прибрала и задернула портьеры... Здесь, в комнате Найэла под крышей театра, занавески еще не задернуты.

С Шафтсбери Авеню* к голым, глядящим в пустоту окнам поднимался шум машин, а внизу по тротуарам спешили проходившие мимо люди; некоторые направлялись в метро на Пиккадилли, другие торопились на встречу с друзьями, чтобы вместе побродить по городу. Во всех театрах зажигались огни. "Лирический театр", "Глобус", "Театр Королевы", "Аполлон", "Парнас"... По всему Лондону во всех театрах зажигались огни.

- Дело в том, - сказала Мария, - что мне не следовало выходить замуж.

- Замужество не должно слишком отразиться на тебе, - сказал Найэл. - Ты можешь делать два дела одновременно. Всегда могла. Даже три.

- Наверное, да, - сказала Мария. - Наверное, могу.

Они боялись разбудить Кэролайн и поэтому разговаривали шепотом.

- Чарльз хочет переехать поближе к Колдхаммеру, - сказала Мария. - Что тогда? Я не могу жить в Колдхаммере.

- Тебе надо будет снять квартиру, - сказал Найэл. - Приезжать в Колдхаммер на выходные. Он слишком далек, чтобы каждый день ездить туда и обратно.

- Я уже думала о квартире. Но поможет ли она? Не будет ли Чарльз против? Не разобьет ли это нашу семейную жизнь?

- Не знаю, - ответил Найэл. - Я не знаю, что делают в таких случаях женатые люди.

В здании напротив вспыхивали все новые огни, посылая в темную комнату разноцветные полоски света. На углу улицы газетчик выкрикивал: "Последний вечерний выпуск, последний вечерний выпуск!" По проезжей части с гулом тек нескончаемый поток машин.

- Надо возвращаться, - сказала Мария. - Я с ума сойду, если не вернусь.

- Чарльз будет смотреть на тебя из ложи, - сказал Найэл. - И страшно гордиться тобой. Станет вырезать из газет и журналов все рецензии и наклеивать их в альбом.

- Да, - сказала Мария, - но он не может заниматься этим всю жизнь смотреть на меня из ложи и наклеивать в альбом всякую чепуху.

Зазвонил телефон. Мягким, мелодичным приглашением. Он пробудил Кэролайн от наркотического сна, в который ее погрузила соска.

- Он часто звонит, - сказал Найэл. - Я никогда не снимаю трубку. Всегда боюсь, что какая-нибудь зануда хочет пригласить меня на обед.

- А если бы это звонила я? - спросила Мария.

- Сегодня это невозможно. Ты здесь, - сказал Найэл.