Морье Дю - Паразиты

Телефон продолжал звонить; Найэл протянул руку за одной из пеленок Кэролайн и набросил ее на аппарат. Бросок был на редкость метким. Пеленка словно сама повисла на трубке.

- Мы пообедаем в Кафе Ройял, - сказал Найэл. - Место довольно приятное, и меня там все знают.

- А Кэролайн?

- Мы возьмем ее с собой. А потом я отвезу вас домой.

Телефон, замолкший после того, как на него набросили пеленку, снова зазвонил.

- Этот звук навевает покой, я не имею ничего против него. Тебя он не беспокоит? - И Найэл подложил под спину Марии еще одну подушку.

- Нет, - сказала она, протягивая к нему руки. - Пусть звонит.

Глава 18

Селия опустила телефонную трубку и тут же почувствовала себя эгоисткой. Впервые она отказалась сделать что-нибудь для Марии. Она обожает малышку, для нее нет ничего более приятного, чем съездить в Ричмонд и провести с ней день. Но издатель, Папин знакомый по "Гаррику", как нарочно, именно сегодня пригласил Селию зайти к нему с ее рассказами и рисунками, и было бы невежливо просить его перенести встречу.

Скорее всего он не стал бы возражать, для него это не так уж важно. Но у него так много дел, и если он взял на себя труд встретиться с ней, то лишь из любезности, лишь потому, что она дочь Папы. Нет, не пойти было бы просто невежливо.

Но даже если бы не свидание с издателем, Селия едва ли смогла выбраться в Ричмонд. Папа был нездоров. Ему нездоровилось всю последнюю неделю. Он постоянно жаловался на боли. То в голове, то под коленом, то в пояснице. Врач сказал, что с тех пор, как он больше не поет, он стал слишком много курить. Но разве от курения бывают боли? Папа уже несколько дней не был в своем клубе. Он бродил по дому в халате и ни на минуту не желал оставаться один.

- Моя дорогая, - звал он, - моя дорогая, где ты?

- Я в малой гостиной, Папа.

Селия прикрывала промокашкой рассказ, который писала, и прятала под книгу карандашный рисунок - сочинительство и рисование были для нее чем-то сугубо личным, потаенным и сокровенным. Когда вас неожиданно застают за тем или другим, то это все равно как если бы прервали вашу молитву или застали врасплох в ванной.

- Ты работала, дорогая? Я не стану тебе мешать.

Папа устроился в кресле у камина со своими книгами, газетами и письмами, но от самого его присутствия в комнате что-то изменилось. Селия уже не могла сосредоточиться. Из мира грез и уединения она вновь вернулась в мир повседневной реальности. Вновь стала Папиной дочерью, которая сочиняет сказки. Она смутилась и не в силах совладать с внезапным приступом застенчивости, закусила кончик карандаша. Но утраченное настроение не возвращалось. Время от времени Папа кашлял, шевелился в кресле и перелистывал страницы "Таймс".

- Ведь я тебе не мешаю, дорогая, не так ли?

- Нет, Папа.

Она склонилась над столом, делая вид, что работает, но минут через пять встала, потянулась и сказала:

- Пожалуй, пока хватит. - Собрала свои бумаги, карандаши, ручки и положила их в ящик.

- Кончено? - с облегчением проговорил Папа и бросил "Таймс" на пол.

- Да, - ответила Селия.

- Я все думаю о пилюлях, которые прописал Плейдон, - сказал Папа. По-моему, они мне совсем не подходят. Последние два дня у меня еще сильнее стала болеть голова. Что если мне еще раз проверить глаза? Может быть, дело в них.

- Нам надо сходить к окулисту.

- Вот-вот, я и сам об этом думал. Но сходим к кому-нибудь стоящему. Найдем действительно первоклассного врача, дорогая.

Его взгляд следовал за каждым движением Селии по комнате.

- Что бы я делал, если бы ты, как Мария, захотела стать актрисой? Иногда я просыпаюсь ночью и спрашиваю себя: Что бы я тогда делал?

- Какая глупость, - сказала Селия. - Такая же глупость, как если бы я проснулась однажды и стала размышлять над тем, что бы я делала, если бы ты снова женился и нами командовал здесь совершенно чужой человек.

- Это невозможно, моя дорогая, - сказал Папа, качая головой. Невозможно. Недавно я прочел в одной газете статью о немом лебеде. Немой лебедь спаривается на всю жизнь. Если самка умирает, лебедь навсегда остается безутешным... Другую он не берет. Я читал статью и думал: ах, это я, я - немой лебедь.

Должно быть он забыл про Австралию, подумала Селия, про Южную Африку, про нашу поездку в Америку: женщины, как мотыльки, везде кружились вокруг него, и он был отнюдь не немым. Однако она понимала, что он имеет в виду.

- Твои рассказы и талантливые рисунки не отнимут тебя у меня, - сказал Папа. - Но если бы ты была актрисой... Я дрожу при одной мысли о том, что стало бы тогда со мной. Я бы попал в Денвилл-Холл*.

- Нет, не попал бы, - сказала Селия. - Ты бы жил вместе со мной в роскошной квартире, и я бы зарабатывала больше денег, чем Мария.

- Суета, - сказал Папа, - презренный металл. Какой прок тебе и мне? Я, слава Богу, не скопил ни пенса... Моя дорогая, ты должна показать свои рассказы Харрисону. Рисунки тоже. Я доверяю Харрисону. Его суждения здравы, вещи, которые он печатает, вполне достойны. К тому же он скажет мне правду, а не станет ходить вокруг да около. Ведь это благодаря мне его приняли в "Гаррик".

Селия уже послала этому Джеймсу Харрисону несколько своих рассказов и рисунков после того, как Папа однажды пригласил издателя на ленч, и сегодня должна принести ему в контору еще несколько из тех, что ей удалось разыскать. Однако, на душе у нее было неспокойно. Она не знала, чем займется Папа в ее отсутствие.

- Я могу соснуть с двух до четырех, дорогая, - сказал Папа. - А потом, если буду в силах немного прогуляюсь. Плейдон сказал, что прогулки не причинят мне вреда.

- Не нравятся мне твои прогулки в одиночку. Ты такой рассеянный и всегда думаешь о чем-то другом. Да еще этот ужасный перекресток, где автобусы мчатся во весь опор.

- Если бы сейчас было лето, я мог бы пойти в "Лордз"* и посмотреть на игру в крикет, - сказал Папа. - Мне всегда нравилось смотреть, как играют в крикет. Люблю сидеть на закрытой трибуне за флигелем. Видишь ли, оглядываясь назад, я нередко думаю, что совершил ошибку, не послав Найэла в "Итон"*. Из него мог выйти неплохой игрок в крикет. Мне доставило бы огромное удовольствие смотреть, как Найэл играет в крикет за команду "Итона".

В последнее время, подумала Селия, Папа часто говорит о том, что он мог бы сделать. О домах, в которых они могли бы жить, о странах, которые могли бы посетить. Какая жалость, сказал он не далее как сегодня утром, что он никогда серьезно не относился к плаванью. С его физическими данными, сказал он Селии, он легко мог бы переплыть Ла-Манш*. После смерти Мамы ему следовало немедленно бросить пение и заняться плаваньем на длинные дистанции. Он бы побил всех рекордсменов. Он мог бы дважды переплыть Канал туда и обратно.

- Но почему, Папа? - спросила Селия. - То, что ты сделал, должно доставлять тебе гораздо большее удовлетворение.