Сакё Комацу - Гибель Дракона

Пустоту и затишье постепенно сменяли будни. И сразу стало видно, насколько сильно пострадал механизм гигантского города. Над оставшимся в столице восьмимиллионным населением – на четверть лишившимся крова – нависла угроза нехватки продовольствия.

В двадцати трех старых районах города никак не удавалось восстановить водопровод, воду доставляли на водовозных машинах, и через неделю после землетрясения работало более двухсот пунктов водоснабжения. Начала ощущаться нехватка медикаментов, для миллиона раненых не хватало больничных коек. Токийская электросеть, потерявшая семьдесят процентов сверхмощных ТЭЦ в прибрежном районе, в первую неделю после бедствия снабжала энергией, получаемой из других районов страны, только важнейшие объекты. Столица пребывала в темноте, лишь сорок пять процентов ее площадей и улиц получали электричество. И то только на три часа.

С наступлением вечера на центр Токио опускалась гигантская пелена мрака. Свет горел лишь в общественных зданиях, кое-где освещались участки дорожных работ, да порой вспыхивали фары грузовиков. В районах Гиндза, Синдзюку и Акасака темнота казалась особенно густой и липкой – ведь совсем недавно здесь плясало, сверкало, бесилось радужное зарево неона, разрезаемое ослепительными снопами света от фар бесчисленных машин. Большие здания кое-где уцелели. Но западная часть Гиндзы, сгоревшая дотла в огне гигантского пожара, возникшего сразу после землетрясения, являла собой ужасающее зрелище. Хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть.

– Теперь все, конец барам Гиндзы… – сказал патрульный полицейский, шагая по темной, обгоревшей аллее.

– Не обязательно… – ответил ему второй, пожилой, внимательно глядя под ноги. – Пройдет года два, три, и все будет как прежде… Человек – существо нахальное. Помяни мое слово, вскорости опять понастроят опасных зданий… Как в пословице «Проглотил и позабыл, что кусок горячим был».

– Говорят, здесь ужас сколько хостэс погибло, – продолжал молодой, перешагнув через почерневшие остатки неоновых трубок. – Они в панике выскочили на улицу, тут их всех машинами и передавило… А кто остался в помещении, и того хуже – заживо сгорели. Несчастные… такие молодые, красивые девушки…

– Что поделаешь… Такие уж тут входы – узкие, да и ступенек сколько, вверх – вниз, вниз – вверх, – пожилой осветил фонариком вход в бар, загороженный упавшей вывеской и покосившимся фонарным столбом.

– Запашок какой-то… – повел носом молодой. – Наверно, здесь много еще трупов осталось…

– Не только здесь… И разлагаться они уже начали… Никто и не знает, сколько еще неубранных трупов, – пожилой опять зашагал. – Уж то хорошо, что впереди не лето. Представь, если бы все это в июне или в июле произошло. Сразу бы началась массовая эпидемия… А больницы и без того переполнены ранеными…

– Но в городе довольно тихо, спокойно…

– А это оттого, что люди еще не пришли в себя. Вот оправятся немного… тогда… Да что говорить, волнения и беспорядки вот-вот начнутся. Жить негде, на будущее никаких надежд, что делать дальше, не понятно. Конечно, Япония очень даже обеспеченная страна, по… понимаешь, слишком уж мы хорошо жили, так сказать, на полную катушку. А теперь что?.. Подожди, пройдет денек-другой, и люди – особенно те, у кого дети на руках, или старики, или раненые – начнут раздражаться. А там появятся подстрекатели, поползут разные слухи. Во время первого землетрясения Канто небезызвестная утка о бунте корейцев стала распространяться уже через сутки после землетрясения, и так продолжалось около полумесяца. В результате дружинами самосуда, организованными самим населением, было убито больше тысячи ни в чем не повинных корейцев…

– Да, кстати, вчера в Синдзюку и Сибуя были убиты трое молодых ребят, – казалось, сквозь темноту видно, как молодой хмурит брови. – Двое из них студенты. Глупые, напялили на себя каски, подняли флаг и стали агитировать за создание в столице района свободы. А третий парень – хиппи. Он глянул на накренившееся здание и сказал «Красиво!» Толпа их тут же растерзала. Полицейского, который выезжал на место происшествия, потом все время тошнило, он никак не мог прийти в себя… Вот что бывает, когда все возбуждены до предела.

– Молодежь просто ничего не понимает. Ни общество, ни семья не учат их. Несчастные… Надо быть начеку, не то молодые здорово пострадают. Обычно делают вид, что их поддерживают, похваливают – молодцы, мол, умники!.. Но это все на словах. А на самом деле у старших все время копится раздражение против этих шалых ребят. И при теперешних обстоятельствах оно может внезапно превратиться в ненависть… Срабатывает тот самый «инстинкт агрессии», который, говорят, в каждом человеке живет. И в первую очередь он обратится против зеленой молодежи, которая «держится нахально, выламывается».

– Появись сейчас тип вроде Гитлера, он далеко пошел бы, – сказал молодой. Пожилой даже обернулся, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Гм… да, пожалуй… – задумчиво произнес он. – Ты, как я вижу, неплохо соображаешь… Гитлера в Японии, может, и не будет, по правых надо опасаться. Ведь если действовать методами насилия, тут такого наворотишь… Взять хотя бы закон «Об охране общественного спокойствия», принятый во время первого землетрясения Канто. Сколько им злоупотребляли…

Молодой полицейский направил свет карманного фонаря вперед.

– Здесь кто-то есть, – сказал он.

У небольшого сгоревшего здания, от которого остался только ажурный железный каркас, сидел на корточках мужчина. Рядом с ним лежал маленький чемоданчик.

– Простите, – молодой дотронулся до его плеча. – Что с вами? Здесь еще опасно, мало ли что может на голову свалиться… особенно ночью.

Мужчина не шевельнулся. Он был уже в годах, хорошо одет, по в грязи, полуседые волосы растрепаны. По лицу текли слезы.

– Оставьте меня, пожалуйста… – он слегка дернул плечом. – Здесь мой дом, магазин. А там… внизу… моя жена, дочь…

– Ваша жена… – молодой полицейский не знал, что сказать, потом нашелся. – Ну, магазин ваш сгорел, но это ни о чем еще не говорит. Они, может, бежали, где-нибудь укрылись. Здесь поблизости парк Хибия, там действует центр регистрации пропавших без вести…

– Нет, они погибли. Я был в префектуре Яманаси. Сегодня вечером добрался сюда, с большим трудом… И вот… увидел… Столбы, балки, все обуглилось. И груды земли… А там, под этим, нога жены и подол кимоно… Она лежит так, словно кого-то прикрывает своим телом… Я знаю кого – дочь. Ей шестнадцать было. Больная девочка, сердце и ноги… Не могла она встать с постели, ну и…

Закрыв лицо ладонями, мужчина зарыдал. Он весь был измазан сажей и золой. На руках запеклась кровь. Наверное, пытался разобрать завал.